Оппозиция. Перезагрузка

Новый фильм Андрея Лошака пробивает прежде всего потому, что это глубоко личное высказывание. И не только для автора, но и для многих тысяч зрителей. Для меня, в том числе. Кино — о горьком шоколаде эмиграции тех, чья жизнь во всей полноте была связана только с Россией. Тех, кого вынудили уехать, поставив перед выбором: эмиграция и свобода или тюрьма и гибель в России.

«Возраст несогласия. 2024» — продолжение первого дока с тем же названием, снятого в 2018 году. С теми же героями — руководителями региональных штабов Навального. Не болтунами, но настоящими пассионариями, воспитанными их гуру, реально готовыми, как им казалось, на все ради благородной и безумной идеи перезагрузки, переформатирования нашей матрицы.

Большинство из них уступили напору сил мрака и не пошли, как сам Алексей, до конца. Оказались храбрыми, решительными, убежденными, но (к счастью) — не несгибаемыми…

Оно и к лучшему: в России несгибаемые — те же чернобыльские ликвидаторы. Они прекрасно знают, что изменчивый мир под них не прогнется, что властный табун скорей всего их затопчет, но нипочем не уйдут с дороги.

Ужасна судьба двух таких молодых женщин — Лилии Чанышевой из Уфы и Ксении Фадеевой из Томска.

Административные аресты следовали у Лили один за другим. Во время одной такой отсидки ее парень сделал ей предложение. Лиля вышла замуж, они с Алмазом, счастливые, ждали ребенка. Координатора Башкирского штаба арестовали, когда она только узнала о беременности, о чем сразу заявила на суде. Нулевая реакция. Заседания велись в закрытом формате. «Родная! — кричал Алмаз из коридора. — Ты слышишь меня? Я тут, я с тобой. Я люблю тебя!»

Лиле дали семь с половиной лет по статье об экстремизме в колонии на Урале. Ребенка она потеряла. Алмаз снял жилье рядом и добивался свиданий.

Фадееву не получается назвать Ксенией. Ксюша настолько миниатюрна, что выглядит совсем подростком. Ее обостренная страсть к справедливости моментально сработала, когда Навальный впервые приехал в Томск. Ксюшина ироничная мама усмехается: «Мимо нас это, конечно, не прошло!» В общем, пошла маленькая и упертая Ксюша в политику. Стала координатором штаба, выдвинулась в депутаты Гордумы. И началось. Дверь в квартиру заливали строительной пеной, машину — краской, прокалывали покрышки — короче, предупреждали.

Но Ксюшу, единственную из всех коллег в других городах, допустили к выборам — и выбрали. Это ноябрь 2022-го. А накануне Нового года на дачу вломился отряд до зубов вооруженных защитников отечества, и Ксюша отправилась в СИЗО. Во время слушаний (закрытых) к подсудимой дважды вызывали скорую.

Прокурор просил 10 лет (по их любимой статье «экстремизм»), дали девять.

Откуда это львиное бесстрашие и сила духа у молодых женщин? Легко и соблазнительно объяснить их аввакумову преданность делу Алексея Навального и ему самому влиянием харизмы героя на впечатлительную женскую душу, проще говоря, влюбленностью. Но вещество любви наших героинь направлено совершенно в другое русло. У Ксюши — в русло, пожалуй, миссии. У Лили — на любимого мужа и семью.

В фильме есть еще одна девушка, Виолетта Грудина, координатор из Мурманска, активистка ЛГБТ. Навальный для нее — воплощение надежды. Измученная, измордованная властью, бесконечными преследованиями, слежкой, арестами, издевательствами не только чиновников и силовиков самого разного уровня, но и земляков — и как гражданский триггер, и как представитель «меньши́нства», — бежала в конце концов в Литву. Но только после того, как ее пытались убить — врачи. «Они вступили в преступный сговор. Вообще я всех могу понять — и ментов, и власть… Но врачей я простить не могла. Я потеряла веру в людей».

Ее, здоровую, запихнули в ковидную больницу, в палату к умирающим старушкам. На 10-й день голодовки (в больнице!) сделали тест. К разочарованию медиков, оказался отрицательным. Убить не удалось. Крепкая оказалась дивчина.

И вот сейчас, сидя в крошечной квартирке на окраине Вильнюса с сыном и собакой, Виолетта горюет о том, что ее бывшие соратники и коллеги отсекли прошлую жизнь и думают только, как выжить за границей, где заработать, куда поступить учиться. У самой — вплоть до смерти Навального — все помыслы были лишь о возвращении к оппозиционной работе. Собственно, даже пыталась ее вести, удаленно. 

И только оплакивая Алексея призналась, что не хочет больше возвращаться на родину. Без Алексея там нечего делать. И совсем по-детски, сквозь всхлипы: «Я так хотела, чтоб он был моим президентом…»

Глядя на этих амазонок, нельзя не думать о десятках женщин, отлитых из небесной стали, которые умели и умеют улыбаться из-за решетки, лезть в самое пекло и идти на смерть. Новодворская, Старовойтова, Политковская, Эстемирова, Милашина, Костюченко, Беркович, Петрийчук, Скочиленко, Халип, Козырева, Ивлева…

Не знаю, изучал ли кто-нибудь гендерный аспект сопротивления. Да наверняка. Люди чего только не изучают. Посмотрев «Возраст несогласия», не могу перестать думать о его героях. И упираюсь в тупик. Пытаюсь обойти стену и так и сяк, а прохода нет. И вывод один. Навальный — герой, прирожденный лидер, и роль его в движении «несогласия» грандиозна. Многокилометровые и многочасовые очереди зимой, чтобы даже не увидеть, а лишь издали попрощаться и добавить свой букет к высоченному, выше человеческого роста цветочному холму и приходить туда снова и снова, — это лишь малая часть его сторонников. Потому что еще тысячи были в это время уже в эмиграции, которую мы стали с некоторых пор называть изгнанием. И главная беда прямо с этим связана. Навальный оставил десятки и сотни тысяч болельщиков — но считанные единицы «дублеров». Заменить его некем. Да, есть пара-тройка пламенных революционерок, отважных девчонок, безоглядно готовых к жертве. Но, во-первых, и от них эффективно избавляются. А во-вторых, женская жертвенность, стихия лесного пожара в их душах — отпугивают. 

«Возраст несогласия. 2024» повзрослел вместе с героями. Через шесть лет многие поняли, что оппозиционер — не профессия. Мальчики-романтики, верившие в себя, в смысл борьбы, «агитаторы, горланы, главари», апостолы с иконой Навального у изголовья обнаружили, что они — миллениалы, и включили здравый смысл. Плюс нормальная юношеская охота к перемене мест. США, Швейцария, Чехия, где эти ребята осели после Тулы и Калининграда, привлекли их сами по себе, а не как путь к спасению.

В Швейцарию Филипп Симпкинс попал случайно. Русская семья из Монтрё увидела его в «Возрасте несогласия»-2018 и захотела познакомиться, пригласила в гости.

К этому времени замкоординатора Тульского штаба Навального получил уже несколько уроков «борьбы с системой». Штаб громили, Филиппа засыпали угрозами. Команде тоже люди, увешанные убедительным арсеналом, доходчиво объясняли, кто здесь хозяин. Вернулся из Германии Навальный, и его немедленно отправили за решетку. Мама Филиппа потеряла покой и сон. Да и сам парень понял, что его собственный арест — вопрос времени. А его агитационная деятельность имела результатом, главным образом, направление на три буквы, и даже маленькие дети строили ему рожи, скакали и вопили: «Мы за Путина!» Но Филипп успел отучиться в железнодорожном техникуме и поработать учеником машиниста. Наставник учил его не только навыкам существования в «прекрасном и яростном мире», но и житейской мудрости. Предупреждал, что добром не кончится, и связи с главным и единственным конкурентом Путина, в которого они все так верят и с кем связывают надежды, ему не простят. «С системой бороться бессмысленно. Не светись».

А тут это приглашение из Монтрё.

И знаете, Швейцария Филиппу понравилась!

А тут война. Штаб закрыли. Ровесники выискивали способы укрыться от мобилизации.

Сама я эмигрировала в 2011-м. Когда тоска стала невыносимой (так бывает, это болезнь, кто не испытал — не поймет), — вернулась. А потом — война. И семья постановила: лучше умереть от ностальгии, чем жить при фашизме. И мы вновь оказались в эмиграции. А многие уехать не захотели или не смогли. Множество эмигрантов (люди недалекие, а порой и подлые) смеют со своих диванов их презирать и обвинять в молчаливой поддержке режима. Есть также Z-активисты, которые исходят ядом по поводу, наоборот, уехавших — «крыс с корабля» и «продавших родину» (кому и за сколько?). И то, и другое — занятия глупейшие, не имеющие других целей, кроме самолюбования: вот я какой весь в белом, а вы все дураки и предатели. Поэтому и к тому, и к другому (уехали — остались) я отношусь безоценочно, как к данности, вроде цвета глаз и музыкального слуха.

Андрей Лошак, живущий сейчас между любимыми городами — Тбилиси и Парижем, — тоже старается сохранить объективность. И рад за тех ребят, кто вырвался из России и не повторил судьбы Лили и Ксюши (как и еще сотен политзэков, как и самого пророка оппозиции). И, конечно, человек «с душою и талантом», он правильно оценивает все материальные, физические и моральные тяготы эмиграции. Но коварство документалистики в том и состоит, что, подробно фиксируя жизнь героя, автор теряет контроль над ним.

Можно, как Мария Певчих в видеопродукте «Предатели», лихо распоряжаться исторической правдой, причем ее мнение абсолютно. В сериале всякого добра довольно: схемы, графики, таблицы, фотографии, цитаты, хроника, и все это хозяйство она тасует по своему разумению. Нет там только живых людей. Она хозяйка этой тенденциозной мертвечины, и никто ей не указ, ни оппонент, ни герой, ни мореплаватель, ни плотник.

Я вижу, что Андрей всем сердцем оправдывает своих героев хотя бы уже потому, что выжили. «Спасибо, что живой», — как сказано по другому поводу.

Но, отказавшись от выбора новых героев (концепция фильма в том и заключалась, чтобы проследить за ребятами из 2018 года в развитии), он уже ничего не может поделать со старыми. Эти парни — Филипп Симпкинс (Тула — Монтрё), Егор Чернюк (Калининград — Филадельфия) и Олег Алексеев (Калининград — Прага) всем хороши. И обаятельны, и толковы, и самостоятельны, и на диво витальны. Но потеряли всякий интерес к делу, к идеям, которым вроде служили. Время такое, когда профессия, карьера, образование выходят на первый план.

«Оппозиционерство — не профессия», — пожимает плечами Алексеев, товарищ и бывший заместитель Чернюка, координатора Калининградского штаба. Спора не получится. В активе — математический факультет Карлова университета, работа в банке, дюжина белых рубашек на вешалке. «Белый воротничок», отлично вписавшийся в формат современной Европы. «Я не ставлю точку, вполне возможно, поеду еще куда-то». Многие считают, говорит ему Лошак, что жертва Навального была бессмысленной… В ответ Олег ведет его на площадь, где в 1968 году сжег себя Ян Палах. 

Когда-то бытовало насмешливое выражение «демшиза». Это те, кто сделал из протеста профессию. О профессиональных диссидентах с очень злой насмешкой писал Довлатов. Оказываясь в условиях нормальной цивилизации, в развитом обществе ХХI века, где культура протеста давно вышла из употребления (сейчас, правда, когда мир помаленьку теряет рассудок, опять входит), демшиза не знает, куда себя девать.

Герои «Возраста несогласия. 2024» оказались намного умнее, чем, как мне кажется, автор ожидал. Они легко учатся, в том числе, космополитизму, они хорошо понимают, зачем нужна политическая борьба, они глубоко уважают Навального и даже не могут сдержать слез, но в какой-то момент они сказали: давайте дальше без меня. Если их спросить, как спрашивал Медведя Волшебник: солдаты из любви к родине рискуют жизнью, ученые из любви к истине идут на костер… а что ты сделал из любви к свободе, за которую погиб твой кумир? — они ответят почти как тот Медведь: я выбрал другую свободу, за которую не надо погибать.

Егор Чернюк, юноша вполне блестящий, приехав в город своей мечты Нью-Йорк, сдал американский ЕГЭ с огромным отрывом от соискателей-американцев: и язык, и математику. Но в жизнь дорогого, делового и регламентированного NY встроиться не смог. Вообще нигде не смог «встроиться в систему», как говорит его новый друг и сосед по квартире, троцкист. Надо сказать, вся эта странная политическая жизнь американских бунтарей вызывала глубокое недоумение.

Егор уехал в дешевую и криминальную Филадельфию с ее бедностью и закопченными брандмауэрами и пристроился диджеем в злачное место. И неожиданно «вписался». Оброс приятелями, девушками, живет хотя и впроголодь, зато свобода богемы ему «вштыривает». Возможно, эта альтернативная «система» андерграунда наиболее пригодна для «русской души», о чем Егор узнал только здесь. Скорей всего, он и в «политику»-то пошел в поисках своего барокко, что в переводе, как известно, значит «неправильный». Кто из нас знает свой характер и истинные мотивы поступков?

Пусть у меня язык отсохнет, если скажу: «И с тех пор всё тянутся перед ними глухие, кривые, окольные тропы…» Ничего не тянутся. Их путь — светлый и полный впечатлений. Но сказал же Андрей Лошак в интервью-послесловии к фильму: «Я задал всем им вопрос, по десятибалльной шкале — на сколько баллов ты счастлив? — и никто не поднялся выше пяти».

Шесть молодых мужчин и женщин. Настоящие новые русские. Такие разные и так одинаково потерявшие надежду.

Когда Лошак задумал снимать свой сиквел, он написал Алексею в колонию. И тот ответил: может, не надо? Это будет очень грустное кино…