Наш дом — тюрьма

Тюрьма в России всегда была близко — и опытом миллионов людей, и песнями, и жаргоном, на котором говорили и говорят чиновники. От тюрьмы, говорили, и от сумы.

Говорить-то, да, говорили все. Но если для жителей деревень и рабочих поселков это часто был личный опыт или опыт членов семьи — в провинции через заключение прошла масса людей, — то для значительной части интеллигенции, образованного сословия после Сталина тюрьма была скорее метафорой, тем, что позиционирует твое отношение к системе, но лично тебя никогда не коснется. Не может коснуться!

А сейчас тюрьма вошла и в жизнь тех, кто всерьез ее к себе не примерял, — вы хотели единства с народом, так вот оно! Разговоры о передачах в СИЗО, о письмах в колонии, о том, закроют ли процесс, перестали быть экзотикой. Они вплетены в контекст обсуждения погоды, конфликта у ребенка в школе, здоровья престарелых родителей.

Вот с этим мы встречались всегда, когда я приезжал в Петербург. Не то чтобы близко дружили, но испытывали взаимную симпатию и радовались совпадению наших оценок. Ждет суда по страшным обвинениям, не выйдет.

А с этим, наоборот, ругались публично, думали и говорили друг о друге разное. Он уже получил многолетний срок. Не знаю, увидимся ли когда-нибудь, но, спасибо адвокатам, передававшим наши письма друг другу — он тогда был еще в СИЗО, а я в спецприемнике, — успели помириться. Нечего нам теперь делить, а враги у нас общие.

Но и для тех, кто никак не вовлечен в «активизм», кто старается жить, как прежде, ни во что, по возможности, не вмешиваясь, тюрьма стала ближе. Сидит педиатр Надежда Буянова. Раньше педиатров не сажали, это казалось невозможным — бред же, безумие, — но посадили. И теперь о ее аресте знают все ее коллеги, в том числе и те, кому не близки ее взгляды. Вольно или невольно примеряют к себе — в том, кстати, может, и цель. Посадили физика за шпионаж в пользу Гондураса — раньше его коллеги по институту боялись стать жертвой интриг, потерять финансирование или даже работу. Сейчас они, понимая, что он ни в чем не виновен, боятся потерять свободу. И даже те, кто не боится, понимают, что тюрьма — это вовсе не фольклор, это часть жизни.

Пришло понимание — наверное, оно было у людей при Сталине, — что «взять» могут каждого. По крайней мере, каждого, кто что-то пишет и говорит (а кто не пишет и не говорит, так за то, что кому-то показалось, что ты писал и говорил). Ведь они дают срока́ за посты и высказывания десятилетней, да и вообще любой давности. И за те, про которые ты забыл. И которые ты не писал — меня однажды оштрафовали за пост в сети, в которой у меня вообще нет аккаунта. Скоро будут арестовывать за школьные сочинения. Ты по сути своей виновен, ты не можешь чувствовать себя в безопасности — даже если отделался штрафом по одному делу, тебя прямо завтра могут привлечь по следующему. Сроки давности не работают — они разместят твой текст где-то в интернете и скажут, что это «продолжающееся преступление». И обвинительное заключение, может быть, давно написано, ты просто об этом пока не знаешь. А что ты террорист или изменник Родины, так про то не тебе ведомо, а следователю. Как его предшественнику из НКВД было ведомо, кто троцкист. Сам-то человек и не знал, но это не помогало.

Тюремные практики входят в жизнь, часто — самым экзотическим образом. Вот Яшину дали очередное ШИЗО за «нарушение формы одежды», которое, как я понимаю, состояло в том, что он переодевался после душа и в момент переодевания был одет не по форме. Это в тюрьме. 

Безумства властей — это понятно и уже не удивительно. Но меня до сих пор удивляет — хотя пора бы и перестать удивляться! — как много людей, вроде вполне успешных и независимых, превратились в зэков. Причем не в таких, как Яшин или большинство политзаключенных, а в зэков сломленных, сдавшихся, потерявших чувство собственного достоинства.

Та же Бузова не бедная, мягко говоря, дама. Чего бы ей не послать Мизулину и примкнувших к ней депутатов? А Киркоров, Ивлеева и прочие? Мне их творчество, скажем вежливо, не близко и в личном плане я от них никакой доблести не ждал. Но так-то унижаться зачем? Не посадят ведь тебя, да и деньги все не отберут.

Или принял вождь кадровое решение — отправить Андрея Турчака (человека, на мой взгляд, вполне отвратительного) в ссылку на Алтай — будешь там губернатором. Помнится, Молотова партия после разоблачения антипартийной группы назначила послом сначала в Венгрию, а потом и вовсе в Монголию, что в контексте нашей истории было решением более чем гуманным. И чего бы Турчаку, который нацелился на пост председателя Совета Федерации, а может и выше, которого Путин не счел даже нужным принять лично — сообщил об опале по видеосвязи, — не отказаться от новой должности? Спасибо, мол, за доверие, но не чувствую себя в силах. Нет, благодарил и кланялся. А самое смешное, что на Алтае ведь был губернатор. Олегом Харохординым его звали. Свечку не держал, но полагаю, что позвонил ему какой-то мелкий клерк и сказал: «Подавай, Олег, в отставку, у начальника другие планы по Алтаю». И он подал! Ну ясно, что никто его не выбирал, что избирателей, по отношению к которым у него могут быть обязательства, у него не было и нет. Но какие-то планы были, чего-то он хотел на Алтае сделать. Чего же он не сопротивлялся? Хоть бы за что-то внуки уважали.

Но нет, не про них это все. Помните, Путин сказал, что Песков, человек, который служит ему верой и правдой, прикрывает его ляпы, «часто гонит пургу»? Ну, согласитесь, не было же у Пескова другого выхода, как подать в отставку — раз вы так, ваше величество, то пусть за вами другие дерьмо подбирают. Но нет, проглотил. Система тщательно и очень успешно отбирает людей, напрочь лишенных самоуважения. Из зэков его выбивают пытками и насилием и, как видим, не всегда получается. Эти отдают сами. Или его и не было никогда.

Опасность тюрьмы и преследований для всех разная. Берут они, в основном, людей с нашей, либеральной части политического спектра. Но не только. Берут и левых, и националистов. Берут тех, кто против «линии партии», но иногда и тех, кто, вроде, за. А их-то за что? А за то, что они не по команде «за» говорят, а правда так думают. А ты не думай! Что тебе сказали, то и правильно. А если завтра наоборот скажут, так и это «наоборот» ты должен истиной считать. Искренне!

Интересно, что «стерильно возбужденные» — этому термину уже больше ста лет — всегда сохраняют «принципиальную позицию». Если взяли плохого — с их точки зрения или, действительно, плохого человека, — они не испытывают сочувствия к нему. Как, мол, можно выражать солидарность, если он/она говорит вот это или в одна тысяча каком-то году делали вот то? А те, кто на себе или на своих близких столкнулся с репрессивной системой, кто сидел хоть недолго, кто носил передачи и искал адвокатов, —те, наоборот, готовы помогать, в том числе и своим идейным противникам. Они, знающие не понаслышке, что такое тяжелая рука органов, понимают, что враг сейчас — это не тот, кто говорит или думает не то, а тот, кто и его, и тебя сажает за то, что вы думаете и говорите. Да, он глубоко не прав, он говорит ужасные вещи, но сейчас вы в одном СИЗО — доспорите после освобождения.

А тюрьма теперь, да, часть нашей жизни. Чего угодно ждали, но не этого!