Монстрации, которых больше нет

— Первую Монстрацию вы провели в 2004 году. Вы тогда были студентом физтеха?

— В 2004 году я еще учился по специальности «физическая электроника», потом ее переименовали в «нанотехнологии». Физтех казался совсем страшным. После третьего курса понял, что физику уже не вывожу в таких количествах, и перевелся на операторское — там учиться было действительно проще.

— Как вообще пришла идея организовать Монстрацию?

— В 2003 году появились как явление флешмобы. Людям из интернета, которые никогда друг друга в жизни не видели, хотелось собраться где-то в офлайне, заняться какой-то ерундой, посбивать с толку прохожих и за десять минут провести какую-то свою вечеринку. Это покатилось по миру и, мне кажется, быстро попало в Новосибирск. Я предложил на форуме, где собирались люди, которые делали флешмобы, провести какую-то дурацкую акцию. На нее пришло 20 с чем-то человек. Никаких особых ожиданий не было, но стало понятно, что механизм работает.

Я был студентом, меня стала интересовать общественная жизнь. На первом курсе, весной 2003 года, за год до Монстрации, мы с друзьями из группы и параллельных групп ходили на митинги против войны в Ираке. Мы нарисовали какие-то американские флаги со свастиками — это был такой антивоенный протест. Примерно тогда же той же компанией мы ходили посмотреть на [демонстрацию] 7 ноября, на Первомай — как это выглядит, есть ли там какие-то симпатичные люди.

Параллельно я сделал сайт анархической группы на narod.ru, выкладывал фотки, где мы клеим антивоенные листовки, еще какую-то фигню. Мне было 16 лет. Через этот сайт я познакомился с Максимом Неродой, с которым мы потом через какое-то время сделали Монстрацию.

Мы с этим Максом анонсировали и провели политический флешмоб на годовщину начала войны (в Ираке) 20 марта 2004 года. Я понял, что есть технология флешмобов, можно через нее делать какие-то политические акции. 

и на тебя так не реагируют, тебя не носят на руках — сложно всерьез провести какую-то политическую акцию, потому что она никому не нужна, ты просто в вакууме.

Мы попробовали сделать флешмоб: нарядили городские рекламные скульптуры — там были фигурки типа семьи — в натовскую форму и забрасывали их деньгами. Достаточно абсурдное действие, как мне казалось, контркультурное — все хотят денег загрести, а мы отказываемся от своей мелочи, кидаем в американских солдат, чтобы они не трогали Ирак. Туда пришли люди, мы увиделись с этим Максом — до этого общались только по почте, — оценили, что вроде бы действие удалось.

Подумали, что хорошо бы продолжить веселье. Впереди, например, 1 мая, и есть уже знакомый нам концепт внедрения в колонну. Я ходил на 7 ноября и Первомай, видел, что там происходит балаган: бабульки, ностальгирующие по Сталину, почему-то вместе несут иконы, бумажные цветы, рабочие обувной фабрики, которых выгнали поддержать директора, потому что он хочет стать депутатом от КПРФ, и 20 нацболов в лучшем случае, которые по возрасту тебе близки, а по лозунгам не очень. Наигранный радикализм: «Сегодня мы с плакатом, а завтра с автоматом». Я не могу разделить такую кричалку, она кажется мне нелепой.

Обсуждая, что делать на Первомай в формате, который потом стал называться Монстрацией, мы сошлись на следующем: принести свои сбивающие с толку лозунги на это мероприятие, которое собирает дофига людей, и так или иначе получить какое-то внимание.

В то время появился интернет, я жил жизнью школьника, смотрел телевизор, MTV — для меня это стало окошком в мир, В интернете я узнал про группу зАиБи (За Анонимное и Бесплатное искусство). Они делали на Первомай в Москве буквально прототип Монстрации: собрали колонну художников, которая присоединилась к коммунистическому Первомаю.

Были какие-то еще форумы, ЖЖ, по-моему, уже отчасти существовал. Была рассылка Кости Скотникова, педагога из архитектурной академии. Мы закинули туда приглашение — написали, что нашему городу нужна арт-инъекция, предложили принять участие в Монстрации. Описали, что она из себя представляет, предложили приносить какие-то лозунги, написали примеры. Это попало в прессу. Было много анонсов, потому что кто-то из информагентств зацепился за пример плаката, на котором было написано: «Бля». «Новосибирские антиглобалисты выйдут на Первомай с матерными глубоко личными лозунгами», — с десяток таких публикаций было. Сколько в интернете есть ресурсов в Новосибирске, столько и написали.

На Монстрацию пришло под сотню человек. Мы принесли туда пачку лозунгов — наверное, 80% того, что было, подготовили заранее. Раздавали лозунги, кто-то тоже раздавал — сам напечатал пачку своих высказываний на бумажках А4, их клеили на одежду. Мне кажется, это повторялось несколько лет — один человек сочинял сто лозунгов, раздавал нуждающимся, которые ничего не придумали. Был чувак, который шел к коммунистам, он читал газету «Завтра», но увидел, что у нас веселее, пошел к нам. После акции вышли фоторепортажи, люди поняли, что пропустили веселую штуку, решили на следующий год присоединяться. Макса задержали — он был нарядный, с трубой. Вообще, мне кажется, он как-то готовился к противостоянию с ментами.

Внутри группы встал вопрос: повторять Монстрацию или нет. Московская история с Первомаем прошла два раза: в 2000 и 2001 годах. А в Новосибирске это стало повторяющейся историей, чуть ли не традицией, которая споткнулась о «корону» и последующую политическую обстановку в стране.

— Каким был ваш первый лозунг тогда, в 2004 году?

— Я шел в хвосте Монстрации, нес красно-белый баннер с диагональными полосочками, как оградительная лента. Напечатал свой портрет в образе Че Гевары, в котором, конечно же, к моему разочарованию, никто не опознал меня — просто писали, что несли портрет Че Гевары.

Это было такое коллективное набрасывание, цитаты из «Масяни»: «Ы-ы-ыть». Мы собирались некоторое время, делились друг с другом находками, потом что-то выбирали, рисовали в мастерской Скотникова. На вторую Монстрацию я уже больше участвовал в подготовительном рисовании. Потом, правда, почти всю пачку забрали менты, потому что на второй год меня приняли сразу, в начале, лозунги тоже унесли. Там были: «Перспективный лозунг», уходящий в перспективу, «Художественный лозунг». Мы пытались всё обыграть. Нас пытались назвать антиглобалистами — окей, сделаем «антиглобалистский лозунг», посмотрим, как его процитируют. «Лозунг, призывающий к свержению конституционного строя» — его как раз забрали и сфоткали.

Сейчас уже не хочется играть в такие игры с полицией. Понятно, что если есть возможность трактовать что-нибудь как терроризм, так и произойдет. Тогда казалось, что это весело, что невозможно всерьез завести какое-то дело за то, что мы занимаемся такой ерундой. Я понимаю, что был подростком и диким человеком, которого жизнь еще не нормализовала.

Мол, вы на нас так отреагировали, мы сейчас что-то сделаем, посмотрим, как вы себя поведете, каких глупостей скажете в ответ, мы их будем цитировать с удовольствием. Мы хотели заниматься современным искусством. Настолько современным, что рисовать вообще было не интересно. Нужны были какие-то другие формы.

Параллельно у меня была музыкальная группа. Играть толком никто не умел — это была такая пародия, наверное, на панк-рок. Но мы достаточно быстро сыграли на всех площадках в городе, на которых в принципе могла сыграть группа нашего уровня. Второй концерт был в главном клубе, в котором выступали все: «Гражданская оборона», Земфира и все на свете. Что дальше делать, непонятно. Ты не поедешь на гастроли в Омск или Томск, потому что это жутко далеко, не окупится, денег на дорогу нет. И в целом куда дальше, кому это нужно, непонятно, как с этим двигаться. А с искусством казалось, что шансов почему-то больше. Мы не были уверены, что все сейчас построим карьеру, но казалось, что это в целом наиболее интересное занятие из того, что мы можем себе позволить.

— Как в первое время реагировала на вас полиция? Я так понимаю, они до 2010 года были очень растеряны и в целом действовали как-то хаотично и несогласованно?

— Они реагировали достаточно аккуратно, как, в принципе, в Новосибирске почти всегда это происходило. Пришли менты, увидели нашу компанию, говорят: «У вас тут антиобщественные лозунги, мы видели анонсы, давайте, ребята, отойдем в сторонку и все ваши лозунги посмотрим». В сторонку отходить не хотелось, понятно было, что это какая-то разводка. Мы позвали прессу, говорим: «Давайте посмотрим, что у нас на лозунгах, проверим». Там было «Таня, не плачь» — вот антиобщественный лозунг. Что же там такого возмутительного? Они ничего не нашли. Посмотрели следующий, сказали: «Ладно, идите в конце колонны». Мы там никому не мешали, шли за нацболами, я был в хвосте и момент задержания пропустил. Пять человек забрали, а остальные пошли их как-то выручать. Нам объяснили, что нужно с кем-то договориться, получать какое-то разрешение.

На следующий год я пытался получить это разрешение. В целом ушло, наверное, года три на то, чтобы в принципе дойти до понимания, как это делается.

Задерживали в 2005–2007 годах. В 2007 году мы со всеми договорились. Я сходил на собрание со всеми партиями, кто-то повозмущался, коммунисты нас поддержали, мол, пусть молодежь ходит. Мы прошли колонной, поняли, что нас никто не разгоняет, никто не бегает от ментов по параллельным улицам, как год назад. И что делать, где веселье? Стали ходить колонной дальше по перекрытой улице в один конец, потом обратно, потом в парк. Нам за это выписали, что мы нарушили маршрут. В принципе, справедливо. Двум организаторам назначили по 1000 рублей штрафа.

В 2008 году появились эшники, подошли к нам в сквере в штатском, пытались меня куда-то утянуть. Я стал возмущаться, сопротивляться, говорю: «Товарищ майор, это согласованное мероприятие. Два часа нас должны охранять. Нас задерживают какие-то неизвестные люди. Отреагируйте как-нибудь?» Он говорит: «Наверное, журналисты с вами хотят поговорить. Мы не будем мешать». Пока я отбивался, задержали еще кого-то, пообещали, что если будут заниматься ерундой, у них всех наркотики найдут. Никто всерьез не воспринял, потому что это стандартная пугалка про наркотики — бабайка придет и наркотики найдет. Год спустя наркотики нашли у меня. У нас отобрали территорию, где мы водили Монстрацию, и сделали там никому не нужную эстафету.

Мы сказали, что придем к «Единой России», которая будет митинговать на главной площади. Будем мэрию заколдовывать и поднимать ее в воздух силой мысли. 

В том году меня спустя две недели задержали, так что первого мая вместо Монстрации я сходил в «Центр Э».

— В 2010 году, когда вас задержали, подбросили наркотики, за вас очень много кто вступился, Noize MC выпустил песню. Как вам кажется, что такая поддержка говорила о состоянии того гражданского общества?

— Этот момент я помню очень хорошо — как сидел в машине ментовской. Они только что оформили изъятие, которого я не ожидал — думал, что, может быть, мы будем наконец обсуждать не мою прическу, а наши лозунги, может быть, искать какой-то состав. Мне даже показалось это интересным. Но я такого резонанса не ожидал.

Почему так произошло, сложно судить. Может быть, было время такое — май месяц, нет никаких новостей, хочется чего-то, пробуждения после зимы. Может быть, Монстрация была для города на тот момент уже важна, пресса лояльно воспринимала события, в которых принимали участие сами журналисты. Наверное, поэтому было внимание, куча людей пришли снимать, в зал поместились не все, город был заклеен наклейками, трафаретами. Я ходил на это всё смотреть, думал, что обычно такие трафареты у нас в городе висят, когда убили кого-то из антифа, а тут я в этом живу. Какие-то ребята из Мурманска, с которыми я был на мероприятии буквально за пару месяцев до ареста, провели акцию-концерт. Кто-то в Германии провел два вечера про сибирское искусство, денег собрал на адвокатов. Кто-то взял подписи у нобелевской лауреатки по литературе. В целом обратил [на себя] внимание круг художников за пределами Новосибирска, который никогда внимания не обращал — мы не были в этом контексте. А тут вдруг тебя в этот контекст вписывают и говорят: «Это наш человек, надо поддержать».

С другой стороны, наверное, Монстрация тогда использовала язык, на котором можно было описать свои мысли, эмоции и чувства. Это веселое мероприятие, там достаточно приятно находиться, чувствовать, что ты стоишь посреди города со своей глупостью, а тебе никто ничего сделать не может. 

Думаешь, что в городе никого такого нет, а оказывается, есть: сотни человек, тысяча, а то и больше, с которыми вы на одной волне и как-то выживаете в неблагоприятной среде, в которой ты ходишь по улицам, опасаешься, как бы тебя не побили за то, что одет как-то не так или прическа какая-то не такая. Это было, наверное, важно с какой-то психологической точки зрения. Попытка говорить через шутку, иметь в запасе защитную историю: это же Монстрация, вы чего, мы же не всерьез этим всем занимаемся.

С другой стороны, это всё равно превращалось в какую-то борьбу и противостояние, битву за ерунду. Когда тебе власть говорит: «Нельзя, у нас эстафета будет», мы отвечаем: «Как нельзя? У нас Конституция, 31-я статья, вы обязаны нам предоставить другую территорию, мы еще не всякую захотим, потому что вы нас отправляете куда-то в лес, на набережную. Вы видели эту набережную, как она выглядит? Вы ее приведите в порядок сначала».

— Приезжали ли люди из других городов специально на монстрации?

— Я приезжал из Москвы: в 2013 году переехал и шесть лет брал отпуск, ездил в Новосибирск. Какие-то еще люди приезжали, из соседних городов точно. И москвичи были. Немка как-то к нам приезжала, журналистка, делала фичер для немецкого радио на 40 минут.

Московская Хельсинкская группа в какой-то момент созрела и выдала мне премию за защиту прав человека средствами культуры. Ну, в принципе, это так и есть. Помимо всего прочего, мы добивались этого права на собрания так, как в Новосибирске и не только никто не делал, мы собирали там людей больше, чем кто бы то ни было. Когда-то казалось, что через 150 лет нас будет больше, чем бабок у коммунистов. В 2010 году мы уже шли отдельно — было достаточно людей, чтобы собрать свою колонну.

— В 2015 году Amnesty International признала вас политическим узником. Что для вас это значило?

— Мне кажется, «Мемориал» отреагировал первым, я точно был у них где-то в списках политзаключенных. Другие организации так или иначе заступались — переводили деньги адвокатам. Узник совести — не знаю… Это хорошо, когда ты сидишь в изоляторе в Новосибирске, слушаешь по радио, которое работает у тебя в камере, что мэр или губернатор про тебя говорит какую-то ерунду, а ты не можешь им даже ответить. И десять дней ждешь.

Вообще казалось, что Монстрация с 2010 по 2014 год шла ровненько, было очень спокойно. После ареста в 2011 году мне дали премию «Инновация» — это стал такой козырь, чтобы с местными бодаться. Они тебя никак не воспринимают, ты говоришь: «А вот смотрите, в Москве Министерство культуры дало премию “Инновация”. У нас Дмитрий Анатольевич Медвежонок за инновации, а вы что, против инноваций?»

А про Amnesty — не то чтобы это что-то суперважное. Ну признали и признали. Ты всё равно хулиган и сутки сидишь.

— К слову об «Инновации». В 2017 году ваш баннер «Здесь вам не Москва» выставлялся в «Гараже». Как это было возможно, что, с одной стороны, вас преследуют, а с другой стороны какие-то премии, выставки?

— Разные люди это делают. «Гараж» не опасался, я так понимаю, «Гараж» — частная история. Мне кажется, первый раз, когда я ходил туда на какое-то открытие, было 100 лет перформанса что ли, павильон заканчивался Монстрацией, Pussy Riot и, кажется, Павленским. Это нормальный, на мой взгляд, подход, нормальная оценка того, что происходит.

Если вы делаете в «Гараже» триеннале русского искусства и едете искать какое-то искусство за пределами Москвы, приезжайте в Новосибирск. У меня не было ни малейшего сомнения, что они обязаны взять Монстрацию на эту выставку. Может быть, это самонадеянная позиция. Но мне кажется, если вы ищете новосибирское искусство, то вы не можете игнорировать Монстрацию. Это самая массовая история, больше в России не найти подобных вещей.

«Войну» попытались тогда снять с голосования, были подписавшиеся участники, и я среди них, которые сказали: «Если вы убираете “Войну”, нас тоже убирайте, мы не хотим принимать участие». Те, кто подписались и выступили в поддержку «Войны», в итоге получили премию. Наверное, люди, работающие в сфере культуры, проявили свое недовольство таким образом, что поддержали группу «Война», поддержали Монстрацию, тех, кто так или иначе высказываются при помощи, не знаю, члена на мосту или при помощи лозунга «Ы-ы-ыть». Почему нет?

— Монстрация потом вышла за пределы Новосибирска и проводилась в других городах. Как это случилось?

— После первого ареста. И после второго. Как бы это ни было банально, но это именно так и работает: сидишь эти сутки, на следующий год пять или семь городов делают Монстрацию у себя.

— С вами организаторы этих монстраций как-то связывались, спрашивали, или это всё происходило стихийно?

— Не всегда связывались — потом мы собрали чат, где было большинство организаторов, но тоже не все. Скорее, это всё организовывалось автономно.

— В каких обществах вообще возможна Монстрация?

— По опыту получилось, что в постсоветских. Она была в Риге пару лет — в основном на русском языке. Это были 2010–2011 годы. Была в Молдове в Кишиневе. В Украине в каких-то городах — в Симферополе, Кривом Роге, что ли, в Киеве. Большая Монстрация была в Хабаровске, на удивление. Я ничего не знал про Хабаровск, а потом у них случилась история с Фургалом. В Хабаровске под тысячу человек собиралось — это много относительно размеров города. Где-то в последние годы это инициировали политические активисты — движение «Весна», но, мне кажется, они не особо собирали людей.

— Какие были ваши самые любимые лозунги, может быть, самые яркие за все монстрации, которые вы видели?

— Мне кажется, хорошо зашел лозунг «Здесь вам не Москва». Он и на эту выставку (в «Гараже») попал. И в целом ее чуть не назвали именно так. Мне кажется, он очень универсальный, объединяющий российские регионы. 

Оказалось, что очень хороший лозунг. Люди хотят такую одежду носить, у меня потом купил этот баннер музей.

— Когда Монстрация может потерять свою актуальность? Сейчас они, очевидно, не проводятся.

— Вице-мэр Новосибирска (Анна Терешкова) — я видел ее какую-то цитату в этом году — как-то так аккуратно сказала, что сейчас не время.

У нас же интересное произошло: у меня пыталась отжать Монстрацию «Молодая гвардия». Дело было так. После 2014 года — после плаката «Ад наш», кажется, — немножко испортилось отношение к нам местной власти. Плюс еще в 2014 году была история с так называемым маршем за федерализацию Сибири. После этого меня немного записали во враги народа. В 2015 году меня задерживали — стало понятно, что будут проблемы. А в 2016 году власти пытались провести Монстрацию самостоятельно, ужасно переименовав ее во «Всешествие», пригнав туда работников муниципальных учреждений, новосибирских волейболистов.

Параллельно Жириновский с трибуны вещал в Думе, произносил какую-то речь про Монстрацию, про Лоскутова: мол, он физик, физики самые опасные люди. Движение НОД активизировалось, какие-то кургиняновцы — у них у всех, мне кажется, один текст был на всех. Тогда совпало с Пасхой, в итоге аргумент властей был такой: у нас православные сейчас лютуют, требуют, чтобы мы ничего не разрешали. Если разрешат, будут протестовать против мэрии, требуют крестный ход по вашему маршруту. И я не понимаю, как мне быть, потому что мне не согласовывают мою автономную акцию, а передавать это вот этим людям я не хочу. Это будет опять какой-то муниципальный креатив, за который стыдно.

Компромисс, которого мы с властями достигли, выглядел так: Терешкова вписала Монстрацию в ежегодный план. Мне теперь не надо было подавать заявки, ничего согласовывать — это всё проходило типа под эгидой мэрии, но мэрия при этом ничего не делала, мы договорились так. Нас оцепляли не менты, а какие-то волонтеры, выданные мэрией.

Но важность вписанности к 2024 году уже растаяла, теперь всех можно заново закрывать и сажать, репрессировать, все твои заслуги уже не считаются. Всё было в той России, которая кончилась. Почему Монстрация сейчас невозможна? Терешкова сказала, что сейчас мы живем в историческое время, у нас проходит СВО. Мы во время СВО не можем собрать такие акции, потому что к ним относятся неспокойно, там могут возникнуть разные провокационные лозунги. В прошлом году она сказала, что поступил указ — откуда, она сказать не может, — что не надо ничего проводить.

Сейчас можно легко получить по семь лет за переписанный ценник или за неправильные плакаты. 

К сожалению, последние пять лет с последней Монстрации ситуация в стране мне видится так. Может быть, у меня искаженная эмигрантская оптика, но мне кажется, что это сейчас просто слишком опасно, бессмысленно опасно.

— Как вы думаете, при каких условиях в России вновь будет возможна Монстрация и какие бы там могли быть лозунги?

— Мне кажется, что уже прошло ее время. В 2013 году у нас был лозунг «Вперед в темное прошлое». Уже чувствовался какой-то разворот назад. Я приезжал с ощущением, что ты просто продолжаешь выживать в неблагоприятной обстановке. Уже тогда настроение немножко сменилось, мы собирались посмотреть друг на друга, [убедиться,] что всё еще живы.

Многие, кто тогда жил в Новосибирске, принимал участие, теперь разъехались по миру. Сейчас мне прислали анонс Монстрации в Сиэтле. Я не знаю, что там будет, но это такой экспорт сибирской культуры. Кто-то был в Китае, анонсировал Монстрацию в Пекине. Наверное, там собралось пять человек: один новосибирец, его друзья. Женщина, которая работала в полиции, как я понимаю, чуть ли не майором, уволилась на фоне Крыма, уехала жить в Болгарию, анонсировала Монстрацию. Это просто сибиряки, которые воспроизводят то, к чему они привыкли. Наверное, мы рано или поздно вымрем и всё это уйдет в историю, забудется. Может быть, будет какой-то revival… Но сейчас, по крайней мере, мне непонятно, зачем он может быть. Контекст сильно поменялся.