Память своя и присвоенная
…Я помню это так, будто видел сам. Улица Верхняя Радищевская почти перекрыта людьми, которых пропускают в двери театра по одному. Часовые у входа — солдат в папахе и матрос в бескозырке — накалывают отрывные части билетов на трехгранные штыки. Мужчины с гитарами окружают женщину в длинной юбке с платочком в руке. Она танцует русскую, они посвистывают в такт. В фойе снова солдатня-матросня чуть ли не курит самокрутки — или так только кажется?
Толчея заканчивается, свет гаснет полностью, слышно сопение и топот ног. Стена-трансформер внезапно уезжает вверх, распахивается большой мир. Шум Садового кольца перекрывает залп из винтовок: на фоне буйной зелени военные перезаряжают оружие и движутся к сцене. На ней стремительно разворачивается хаос — кажется, все актеры театра здесь. Но я никого не узнаю. Ага, Хмельницкий, Желдин тут. Высоцкого уже нет несколько лет, и я был совсем маленький, когда его не стало. Да и не мои это воспоминания, а рассказ отца, которому перепал билет на «Десять дней, которые потрясли мир». Достали по линии Госстроя, куда он часто мотался в командировки…
Сам я впервые попал на Таганку в 1988 году, когда таким же путем получилось увидеть «Дом на набережной». Я уже знал, что это повесть Юрия Трифонова о сталинской эпохе, которую скорбно описывал журнал «Огонек». Позднее я вычитал у Тимура Кибирова эпитет «Коротич дерзновенный» и очень смеялся, но тогда к перестройке относились совершенно серьезно. Тем же летом мы с отцом ездили в Армению в еще не тронутый землетрясением Ленинакан (ныне Гюмри), а в Москве я был из-за проблем с глазами, которые лечила тогда еще не ставшая профессором доктор Елена Тарута в Институте глазных болезней имени Гельмгольца.
Мне сделали операцию, запретили ходить в кино и ограничили чтение. Театр стал спасением. «Дом на набережной» был не совсем понятный, но запомнился. Запомнилось, как знакомый по киноролям всяких простачков Валерий Золотухин ходил по сцене в шляпе и галстуке, изображая неприятного интеллигента Глебова. Как главный кошмар его детства и юности Левка Шулепников в исполнении неприметного, но одного из самых трудолюбивых «таганковцев» Феликса Антипова объемно артикулировал слово «ж-ж-жопа».