«Теперь уже крыса гналась за мной» 

Летописец № 1

К творчеству Андрея Колесникова, который за первую четверть XXI века превратился из «штатного гения “Коммерсанта”» в едва ли не главного «путиноведа» страны, в оппозиционной части общества отношение сложное. Многие продолжают читать его публикации, хваля их за критику власти внутри системного (а значит, читаемого) издания. Да, критика осторожная. Да, «эзоповым языком». Но и то, и то можно оправдать стилем — задумчивым и деликатным. Другой вопрос, насколько этот стиль сегодня уместен.

Изначально призванный «очеловечить» закрытого и отстраненного «Who is Mr. Putin», со временем Колесников преобразился в очень мягкого, но всё-таки критика-наблюдателя. Над его репортажами можно посмеяться, поразмышлять и даже взгрустнуть, но к «праведному гневу» и каким-то решительным действиям они не подтолкнут. Иными словами, Колесников — автор, очень подходящий для властей (за это он, конечно, осуждаем — достаточно вспомнить интервью Юрию Дудю).

Но даже оппоненты Колесникова не ставят под сомнение его наблюдательность и психологическое чутье.

Показательно его интервью для «Радио Свобода» (2006):

Пугающая точность давнего наблюдения после февраля 2022-го видна особенно отчетливо.

Самый главный хулиган

Книга-интервью «От первого лица…» была подготовлена за первые месяцы 2000 года на основе нескольких разговоров с Путиным. Незадолго до мартовских выборов ее бесплатно распространяли в интернете и в штабах «главного кандидата». Ее текст — самопрезентация будущего президента, вынужденного спешно лепить себе имидж. Иногда авторы изображают неудобные вопросы. Спрашивают и про расследование Марины Салье, и про странную серию терактов в сентябре 1999-го, но охотно удовлетворяются поверхностными и манипулятивными ответами. Из сегодняшнего дня книга выглядит довольно безликой, а герой — блеклым и размытым. Однако вот что в ней любопытно: во-первых, то, каким Путин хочет казаться. И, во-вторых, моменты, где нечаянно проскальзывает искренность.

«Там, на этой лестнице, я раз и навсегда понял, что означает фраза “загнать в угол”, — говорит Путин. — В подъезде жили крысы. И мы с друзьями всё время гоняли их палками. Один раз я увидел огромную крысу и начал преследование, пока не загнал ее в угол. Бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и бросилась на меня. Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже крыса гналась за мной…». Неловкая история появляется уже на 13-й странице книги. Вряд ли она может расположить потенциальных избирателей к кандидату — особенно учитывая, что других сюжетов из детства будущего лидера в «От первого лица…» почти нет. Она выделяется — и есть в ней что-то метафоричное. Не случайно именно ее вспомнил, например, Владимир Пастухов в эфире 24 февраля 2022 года.

Взаимоотношения в школе у будущего автократа, судя по тексту, складывались непросто. 

Правильный уличный пацан и хулиган — этот портрет диктатора в юности известен. Однако — что принципиально важно — хулиган не сильный, не прирожденный харизматичный лидер, который сразу и легко получает уважение в среде. Вовсе не поборник свободы, не умещающийся в формочку «советского школьника» и органически противящийся давлению учителей. Путин-хулиган напряженно отстаивает свой статус в уличной иерархии, постоянно находясь в оборонительной позиции. Он видит мир как пространство тотальной борьбы за выживание, где его собственное положение довольно шатко. Ни свободы, ни «хулиганского обаяния» этот подростковый «социал-дарвинизм» не подразумевает.

Тема противостояния проходит через всю книгу. Вот речь идет о поиске ВУЗа. Родители не поддерживали выбор сына: «Отец очень властный человек был. Но я просто намертво стоял на своем», «Год они меня душили ежедневно. Что вообще-то усилило мое желание поступить на юридический». А тут говорит уже без двух минут президент: «Вы скажете: а в Кремле что, лучше? Но у меня здесь положение другое. Сейчас меня никто не контролирует. Я сам всех контролирую». Вот и получается, что «независимость», о которой Путин говорил выше, подразумевает не выпадение из системы, но место над всеми, вершину, где «закон — это я».

История его бедствий

«Успешный продукт патриотического воспитания советского человека» (самоопределение кандидата) неоднократно претерпевает крушение идеалов. После 10 лет работы в органах никакой штирлиц-романтики не осталось. Подвизаясь в ГДР, службист наблюдал штурм здания МГБ [Министерство государственной безопасности, тайная полиция] «агрессивной толпой», когда Москва молчала; и тогда он понял, что страна больна — «параличом власти». Государев человек жалеет, что Союз утратил позиции в Европе, не сумев трансформироваться и предложить что-то новое: «Просто бросили всё и ушли». Потом признает, что работа его коллег оказалась никому не нужна, хотя результаты были впечатляющие.

«Мне кажется, в какой-то момент он понял, что дело его жизни исчерпало себя», — говорит Людмила Путина. Рассказывает о негодовании и разочаровании Путина тем, «как наши сдали всю разведку в Германии», и его на удивление откровенный друг Сергей Ролдугин, также появляющийся в книге как спикер. «Только в дни путча все те идеалы, те цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули», — подытоживает Владимир Владимирович, и это «финальное» обрушение вызывает чувство дежавю.

Кандидат в президенты рассказывает собственный вариант «Истории моих бедствий», да так, что сам Пьер Абеляр прослезился бы. Это, конечно, тактический прием — попытка объединить потенциальных избирателей вокруг обиды за прошлое и не отпугнуть их одним конкретным образом будущего. Президент собирается разрешить ситуацию в Чечне и «навести порядок», усилив федеральный контроль над регионами, но больше никакой определенности. «От первого лица…» не дает никакого представления о том, во что кандидат на самом деле верит, кроме «патриотизма», сильной власти и «своих» — петербургских товарищей.

Когда интервьюеры спрашивают Путина: «Что, по-вашему, в первую очередь нужно стране», он отвечает: «моральные ценности», которые со временем эволюционируют в «традиционные», при том не став менее расплывчатыми и поверхностными. Понятно, что это только обманки, прикрывающие пустоту, а многообещающий образ «воспитателя общественных нравов» рушится о видимое отсутствие хоть сколько-нибудь отрефлексированных взглядов и ценностей у него самого.

Единственное, что ломает образ «своего в доску», простого человека, — периодически проскальзывающее мессианство. Для детской мечты оно звучит почти заурядно: «Больше всего меня поражало, как малыми силами, буквально силами одного человека можно достичь того, чего не могли сделать целые армии. Один разведчик решал судьбы тысяч людей». В этой мысли чувствуется какое-то обостренное желание быть особенным.

Потребность понятная (для человека, повторим, который видит жизнь как сплошную борьбу и при том чувствует свою незащищенность). Но такая потребность со временем превращается в зависимость: сложно остановиться. В 1990-е, по словам Владимира Чурова, Путин заказал для своего кабинета копию портрета Петра Первого тех лет, когда он заложил «основы Российской империи». Современники на это место обычно вешали Ельцина.

Вторую Чеченскую Путин объясняет интервьюерам так: «Я как бы внутренне для себя решил, что всё: карьера на этом, скорее всего, закончится, но моя миссия, историческая миссия — звучит высокопарно, но это правда, — будет заключаться в том, чтобы разрешить эту ситуацию на Северном Кавказе». На смену одной миссии, разумеется, придет и вторая, и третья — просто потому, что на это есть внутренний запрос.

Спор самого с собой

Двухтомник «Я Путина видел» / «Меня Путин видел» — сборники репортажей Колесникова за время первого президентского срока. Читать эти материалы непросто — главным образом из-за того, что утрачен контекст, к которому отсылают бесчисленные (полу)намеки журналиста.

Но одна из ключевых и сквозных тем обеих книг исчерпывающе раскрывается в тексте «Путин в одиночку переиграл Куликовскую битву», посвященном визиту в Казань. Там глава государства столкнулся с жестким сопротивлением: в частности, незадолго до встречи «президент Татарии заявил: “Ни грамма суверенитета мы не отдадим”», а вступительные слова Путина сопровождались недовольным гулом аудитории.

«Владимир Путин, сидя в президиуме, о чём-то напряженно думал. Он, похоже, искал выход. Надо ведь было как-то убедить татар, что у них всё будет хорошо», — подмечает Колесников. В какой-то момент президент наконец подбирает верную ноту. Точнее, включает откровенные манипуляции, щедро отпуская комплименты татарскому народу и перечисляя татар, занимающих государственные посты. «“И вот еще с чем я совершенно, абсолютно согласен. Татарский язык должен быть в республике одним из первых!” И снова татары аплодировали, уже не давая себе труда вдуматься, а что, собственно говоря, сказал им президент Путин». А ближе к концу журналист замечает: «Дальше Путину было явно не так интересно. Татары перестали сопротивляться».

Похожим образом выглядела беседа с возмущенными родственниками погибших на подводной лодке «Курск» («Он ушел президентом этого народа, который до этой встречи был готов разорвать его»). Не случайно тексту тоже дано «военное» название: «Как Путин взял Видяево». Да и со многими другими, более податливыми собеседниками общение строится по тому же принципу. Иногда аудитория изначально настроена во всём соглашаться с ним («Никакой кампании [по пересмотру прав собственности] всё равно не будет, — словно споря с самим собой, упрямо возразил Владимир Путин. Безусловно, он с собой и спорил. Больше ему ведь не с кем. Все остальные согласны»). Часто собеседники тщательно отобраны («Не секрет, что почти все вопросы прямого эфира были согласованы. Не с президентом, а с народом»). Если же граждане, по нелепой случайности, оказываются непокорны, «политик, лидер и борец» расчехляет могучий арсенал манипуляций, вступает в поединок и постепенно находит «решение» для каждого. Вечная борьба — ощущение из детства — конечно, никуда не делось, как и необходимость обезопасить себя тотальным контролем. Переиграть недовольных людей для него всегда важнее, чем услышать их.

Если верить Колесникову, народ не сумел всерьез подыграть президенту и от души посопротивляться. Из текста в текст автор показывает раболепство перед властью, страх и обожание, уничтожающие всякую возможность обсуждать реальные вопросы по-человечески. 

Понятно, что всё это было только начало, — и, как теперь ясно, начало большой трагедии. Присущий президенту взгляд на мир как на пространство «войны всех против всех», желание защититься, занять место на вершине и удерживать жесткий контроль, постсоветское разочарование в ценностях, страсть к манипуляциям — все эти черты стали неотъемлемыми составляющими путинского авторитаризма.

Постепенно в России сложилась нигилистическая система, жонглирующая ширмами псевдо-смыслов, но по факту нацеленная только на приумножение и удержание власти автократом и его окружением. Но причина появления этой системы — не только личность Путина как таковая.

Мировоззрение будущего диктатора, сформированное в том числе и 1990-ми, и отсутствием работы по преодолению советских травм, — оказалось понятно и созвучно большинству (включая и тех, кто искренне его ненавидит). Книга-интервью ясно показала потенциальным избирателям своеобразную картину мира, которая, как ни печально, оказалась для них убедительной.