Операция «Депортация» 

В окна запорожского железнодорожного вокзала въелись ленты скотча. Бывший открытый промежуток пространства возле здания огражден. Попасть в город можно только по стрелке указателя «Убежище — Shelter» через подземный переход, где с двух сторон вдоль стен расставлены парковые скамьи. Часть пассажиров только что прибывшего киевского поезда принимает решение пересидеть тревогу под землей: как раз воет сирена. Угроза ракетного удара. В прифронтовом Запорожье сирена звучит по многу раз в сутки, нередки прилеты. Бои идут за сорок километров отсюда, на Ореховском направлении, и если бы только там…

Большинство приехавших, невзирая на опасность, спешат покинуть тоннель и выстраиваются в очередь на ступенях на проверку документов. Процедура установления личности не выглядит как формальная. Кроме паспортов полицейские, вооруженные автоматами и планшетами, тщательно изучают телефоны: записывают номер устройства, делают фото гостя.

— На память? — кокетничает блондинка в серебристой куртке.

Полицейский не реагирует. На днях силовикам удалось предотвратить теракт. В одном из центральных почтовых отделений задержали агента российской военной разведки, который намеревался активировать взрывное устройство в посылке. Чего хотели добиться, кроме случайных жертв и паники среди населения? Правильный ответ: именно этого и хотели.

Индустриальный мегаполис производит впечатление малолюдного, особенно если помнить по прежним временам его магистрали — широкие, как степи. Не всем под силу выдержать прессинг близости фронта. На дверях многих магазинов модной одежды и ресторанов опущены жалюзи. В витринах то и дело мелькают белые буквы «Аренда». При этом очевиден бум палаток — кофейни, пекарни, мясные павильоны, точки продажи мобильных аксессуаров.

Проезд в коммунальном электротранспорте, трамваях и троллейбусах с начала большой войны стал бесплатным. Маршруты на вокзалы и с вокзалов — самые востребованные. На улице достаточно часто спрашивают, как добраться туда-то и туда-то: «коренных» запорожцев разбавили переселенцы с оккупированных Россией окрестностей. Временно неподконтрольными теперь стали Бердянский, Мелитопольский, Васильевский и Пологовский (кроме Орехова и Гуляйполя) районы. То есть больше 70 процентов территории области.

Запорожская областная госадминистрация (ОГА) в лице ее главы, Ивана Федорова, уроженца Мелитополя, в эфире национального телемарафона называет главной своей задачей строительство линий обороны, фортификационных сооружений. Работы, говорит Федоров, ведутся днем и ночью.

11 марта 2022-го 33-летний Федоров (еще в качестве мэра, который отказался сдать Мелитополь) был похищен российскими военными. Сохранилось видео с уличной камеры: Ивана буквально вытягивают из здания в сопровождении автоматчиков. 

Оккупированный город отреагировал на случившееся: люди вышли на митинг с требованием отпустить градоначальника, чем удивили «освободителей». Не боятся протестовать? Кто им платит? На следующий день президент Зеленский заявил: мэра пытают, чтобы тот сделал на камеру признательное заявление: мол, убедился, что Россия тут навсегда, сопротивление бессмысленно. Вскоре похищенного обменяли на нескольких пленных российских солдат-срочников 2002–2003 годов рождения. Недавно Иван Федоров был назначен руководителем ОГА.

Мелитополь же превратился в «столицу» оккупированной части Запорожской области. Руководителем (в Украине таких именуют «гауляйтерами») россияне поставили местного уроженца — потомственного военного Евгения Балицкого, в прошлом народного депутата Украины и Запорожского облсовета, члена партии Януковича, впоследствии Оппозиционного блока. Он одним из первых в области получил российский паспорт и вступил в «Единую Россию». Перевоплощение случилось не в момент вооруженного вторжения. Должность «гауляйтер» он заслужил давно. Депутатство в Раде открыло Евгению Балицкому доступ к государственным секретам, а мелитопольская «ФМ-ка» (обиходное название определенного радиовещательного диапазона) и телеканал, принадлежащие этому политику и бизнесмену, настойчиво и небезуспешно продвигали идеи «русского мира» в регионе.

Конечно, Балицкому ничего не стоило после часа «Z» сразу набросать список на физическую ликвидацию неблагонадежных лиц из числа гражданских активистов, представителей демократических политических сил и бизнес-конкурентов, чтобы сделать окружающую среду однородной. Но он позиционировал себя гуманистом и предпочел начать с идеологической борьбы — с переименования улиц Мелитополя, очищения их от «наследия бандеровского режима». На карте появилась улица земляка-энкавэдэшника Павла Судоплатова. Тут же сталинскому генералу, который любил лично пускать в расход врагов, повесили мемориальную доску.

В тридцатых годах прошлого века в карьере Судоплатова не последнюю роль сыграл дальний родственник Евгения Балицкого, некий Всеволод Балицкий, комиссар госбезопасности первого ранга, один из организаторов Голодомора в Украине. Потомок комиссара тоже не подкачал. Придумал и провел в родном Мелитополе и на остальных оккупированных территориях области операцию «Депортация».

«Ну что нам, убивать ее?»

«Мы выселили большое количество семей. Это было очень непросто сделать, — вспоминал недавно Евгений Балицкий о проблемах морального плана, с которыми столкнулась команда “гауляйтера”. — Выселили тех, кто так или иначе не поддерживал СВО, тех, кто оскорблял флаг, гимн России, президента Российской Федерации. Таких людей мы, пользуясь положением, которое у нас на тот момент было, — мы еще не присоединились в юридическом смысле к Российской Федерации, — выселяли семьями целыми… И выселяли потому, что понимали: это люди, которых нам не переубедить. И с ними придется разбираться еще жестче. Их жизнь может быть под большой угрозой, потому лучше пусть едут к себе в Бандерштат и там строят свой идейный мир…»

Выражение лица герой телеинтервью удерживал драматическое. Расстреливать врагов России собственноручно, подобно генералу Судоплатову, чей парадный портрет стоял на облагороженной батарее отопления, «гауляйтер» пока не решался. Но оставить украинцев вообще без наказания он не имел права.

«Что вы имеете в виду под “их жизнь могла быть под угрозой”?» — уточнила журналистка подконтрольного канала.

«Ну, их просто бы могли убить соседи, — объяснил Балицкий. — У нас, к сожалению, на первых этапах спецоперации были факты, когда, к сожалению, творили самосуд. Люди занимали чужие дома, грабили чужие дома, происходило мародерство. Из магазинов в том числе… Мы давали возможность уехать. Кого-то принудительно выселяли. Доводили до “ленточки” (имеется в виду блокпост, за которым начинается серая зона. — Прим. О. М.), зачитывали решение о выселении, давали бутылку воды и… Но что делать с женщиной с тремя детьми, у которой другое убеждение? Ну, она не считает Россию своей родиной. Она не считает, что то, что происходит, — правильно. Ну что нам, убивать ее? — искал понимания у аудитории отныне российский руководитель. — Зачитывали наше решение и отправляли. Пусть живут, как хотят».

«Вам тяжело было принимать такие решения?» — интересовалась собеседница.

«А как вы думаете? Если я еще вчера с этими людьми Новый год встречал! — Балицкий даже немного обиделся. — За одним столом сидел. Мы же все в одном городе живем, я на этом округе избирался с девяносто восьмого года. Я пятнадцать тысяч человек знаю лично, просто рукопожатиями… Я знаю учителей, я занимался спортом, я служил, мои родители, дедушки-бабушки, большая семья, которая в Мелитополе долго живет. Мы максимально лояльно пытались относиться к людям, которых знали, чтобы избежать несправедливости, лишней крови. Всё, что могли, — делали. Но это не значит, что я толстовец. Я не толстовец! Мы били, и били жестко. И, к сожалению, приходилось принимать крайне жесткие решения, о которых пока я рассказывать не буду».

Вариант «лайт»

Человека, выдворенного из Мелитополя в первых рядах, мне удалось найти в Израиле.

Михаил Владимирович Кумок идеально подпадал под определение, данное «гауляйтером», — «за одним столом сидели», если иметь в виду фигуральные столы в зале заседаний областного совета на официальных и не только мероприятиях. Да что там, видеться им приходилось чуть не ежедневно. Медиахолдинг «Мелитопольские ведомости», который создал и три десятилетия возглавлял самый продвинутый издатель региона Кумок, географически располагался рядом с исполкомом, с приемной народного депутата Украины Балицкого. Больше того, жены Кумока и Балицкого дружили — вплоть до российского вторжения…

После своих шестидесяти Михаил Владимирович, историк по образованию, кавээнщик по духу, отошел от дел, но остался владельцем холдинга и авторитетом для нескольких поколений журналистов. Оккупация Мелитополя вызвала у его семьи скорее раздражение, чем страх. Старшая дочь Татьяна вообще превратилась в хроникера событий. Накануне она, много лет живущая в Израиле, приехала на родину развивать филиал собственного бизнеса, открыла салон свадебной моды. Блоги и посты Татьяны в фейсбуке о ежедневных похищениях людей, отъеме собственности и других достижениях «новой власти» перепечатывали мировые медиа.

Семья выходила на проукраинские митинги протеста, самый массовый собрал семь тысяч человек. Татьяна регулярно вела оттуда стримы. Потом митинги начали разгонять силой. Оставалось либо сидеть тихо, либо выбираться через Крым. Пересечение раскаленной линии фронта не казалось хорошей идеей.

В медиахолдинг россияне нагрянули практически сразу.

— Мы не подготовились к вторжению. Списки сотрудников на виду, адреса, телефоны… — перечислял Михаил Владимирович. — Первой вызвали на беседу директрису. «Пойди, Ань, выясни, чего хотят, — говорю, — и скажи: если по деньгам, то все вопросы к Кумоку. А за контент директор не отвечает».

Так она и поступила. Сайт продолжал работать, в публикациях называли вещи своими именами. Функционировал и внутриредакционный чат. В середине марта из пригородного села забрали двух наших журналистов. Стало понятно: придут за всеми, включая «хозяина лавочки», не без юмора заметил мой собеседник.

— А коллектив хороший, ни одного коллаборанта, тьфу-тьфу-тьфу. На всякий случай напомнил сотрудникам: редакционную политику определяет владелец, то есть я. Пусть обращаются.

— Смело.

— Ну, даркон (израильский загранпаспорт, который Кумок законно получил еще в 2017-м, не теряя украинского гражданства. — Прим. авт.) позволял вести себя более непринужденно.

К издателю явились 21 марта 2022-го, не ночью, а в десятом часу утра. Входные двери не ломали, ждали внизу: подъезд закрывался на ключ. Соседка дала знать: «Стоят две машины с “зетками”, я двери заперла — и в обход».

— Связался с дочерью: «Таня, за нами уже… Посмотри, подготовь квартиру, чтобы ничего лишнего».

Но для себя Михаил Владимирович сделал вывод: если обошлись без взлома и прочих шумовых эффектов — значит, применяют вариант «лайт». И впустил пятерых вооруженных людей в балаклавах.

Допрос и погром

Во время обыска их с женой развели по разным комнатам. Забрали системный блок от компьютера, гаджеты, предложили проехать «тут недалеко». Татьяну, которая вела себя более дерзко, забрали на допрос тоже.

— О чем беседовали?

— Начали традиционно: «Мы же вас освобождаем…» — передразнил своего визави Михаил Кумок, мастерский рассказчик. — 

— «Почему вы нас в статьях орками называете, оккупантами?» «Орки — это образно. А кто вы, если не оккупанты? Учтите, шум в Израиле по поводу моего задержания уже поднялся. Получите международный скандал. Скоро вам придет команда из Ростова — отпустить!» Так и произошло через шесть часов нервотрепки. Гаджеты, правда, возвращали постепенно.

Кумок посоветовался с директрисой, и они вместе приняли решение «положить» сайт, чтобы не подвергать опасности коллег: дарконы были только у его семьи… Зато в холдинге «освободители» устроили погром: выломали камеры наблюдения, выгребли спиртное по кабинетам. Татьяна осталась верной себе — выставила в сеть видео с соответствующими комментариями об аппетитах «русского мира». Михаилу Борисовичу поступил очередной звонок: «Надо встретиться!» — «Цель?» — «По поводу вашей дочери». «Вы умеете убеждать. Давайте увидимся». Дочь на тот момент занималась благотворительным фондом, помогавшим мелитопольским старикам. «Стрелку» назначили на Братском кладбище, для эмоционального эффекта.

От представителя новой власти прозвучало несколько предложений, согласованных с «самим Балицким», на выбор. Первое: благотворительность — ладно, но с политикой Татьяна должна завязать, если они остаются в Мелитополе. Второе: семье в качестве жеста доброй воли предоставляют возможность покинуть город. Третье: всем семейным составом — на подвал. Что выбираете?

По словам Михаила, из 150-тысячного Мелитополя добровольно-принудительно выехало больше половины жителей. Из окрестных сел меньше: хозяйство не бросишь так, как горожане, Кумоки в том числе, бросили свои дома и квартиры. Сейчас количество населения выросло примерно до 120 тысяч.

— Переселяются из России. Осваивают освободившееся жилье «врагов народа» — исторически известная практика. Город заливают рублями, коммуналка низкая, и ту платить не обязательно, — перечислял Михаил Владимирович. — Лояльность оккупационной власти обеспечена. В том числе на российских выборах.

За всё это время Кумок позвонил Балицкому с просьбой только раз: когда похитили мэра Мелитополя Ивана Федорова, в прошлом одноклассника младшей дочери Михаила Владимировича…

Видео с «ленточки»

Но большинству выселяемых выбора не предлагали.

Я нашла в сети немало документальных видеоподтверждений финального этапа депортации. Съемки вели на «крайних» российских блокпостах. Рискни обычный человек запечатлеть там что-то на телефон, навеки остался бы лежать… Однообразные в своей драматургии сюжеты организовывала оккупационная администрация, чтобы внушать населению страх: «Так будет с каждым, кто не поддерживает Россию». Нарочно не придумаешь: военные преступления в Украине официально фиксировали те, кто их совершал, и сами же передавали для публикации в подконтрольные медиа.

Выглядела депортация следующим образом.

…Баррикада мешков с песком, на флагштоке развевается триколор. Поздняя осень 2022-го либо начало зимы 2023-го. Десять выдворяемых мужчин и женщин из города Токмак выстроены в шеренгу. Все налегке: ни сумок, ни чемоданов. Тип в балаклаве, ракурс сбоку или со спины, чтобы остался неузнаваемым, предлагает назвать фамилии, имена, отчества, даты рождения. Затем читает с листа: «Вы осуществляли деятельность, направленную на дискредитацию органов власти Российской Федерации, военно-гражданской администрации Запорожской области, препятствовали работе органов социального обеспечения, чем дестабилизировали социально-политическую обстановку. За указанные действия, в соответствии с указом номер 145-У главы военно-гражданской администрации Запорожской области, за совершение правонарушений, посягающих на общественный порядок и общественную безопасность… к вам применяется мера наказания в виде принудительного выдворения за пределы территории Запорожской области». Ни следствия, ни суда даже для проформы: судьбы единолично вершит Балицкий.

Исполнитель отрывается от текста: «Всё понятно? Напрааа-во! Бегом марш!» В основном в группе люди возраста плюс-минус пятьдесят. Бегут гуськом, трусцой, по пустой дороге. Кадр обрывается.

— От захваченного россиянами Токмака до Запорожья — восемьдесят километров. На пути еще оккупированный райцентр Васильевка и села, которые контролируют оккупанты, — рассказала мне запорожская коллега-журналистка Ольга Боглевская. — Дальше серая зона, потом зона, подконтрольная Украине, тоже села и поля. Всё простреливается, фактически линия фронта. Людей выбрасывают в голую степь, без вещей, и хорошо, если с документами. Они должны самостоятельно проходить следующие вражеские блокпосты по пространству, нашпигованному взрывчаткой, под прилетами, которые могут случиться в любой момент…

Еще сюжет. Сентябрь 2022-го. Выдворяют успешных немолодых людей. Это 74-летний Виктор Романов, известный мелитопольский предприниматель, собственник торговой марки минеральной воды «Мирненская», строительных компаний, кафе, торговых точек. 76-летний Николай Кишко, директор сельхозпредприятия «Могучий», заслуженный работник сельского хозяйства Украины, депутат областного и районного советов, орденоносец. До того Николая Леонтьевича на три дня поместили в камеру. Василий Масалабов, глава сельхозкооператива «Дружба», почетный профессор Таврийского государственного агротехнологического университета, кандидат технических наук. Анатолий Грибко, депутат Веселовского сельского совета, руководитель коммунального предприятия «Ирида», которое занималось водоснабжением.

«Всё понятно? Напрааа-во! Бегом!» Шагают неспешно, Романов держит бутылку воды. Предприятия за пределы оккупированной территории не унесешь. Было ваше — стало наше.

Пророссийский телеграм-канал объясняет обывателям, почему выдворенные не заслуживают сострадания: «Романов… использовал админресурс для организации и проведения несанкционированных митингов, финансово поддерживал СМИ, которые пропагандировали террористическую и диверсионную деятельность в регионе. Кишко… вел проукраинскую пропаганду, способствовал срыву учебного процесса в школах Мелитопольского района и мешал нормальной работе органов военной-гражданской администрации. Масалабов… психологически давил на подчиненных сотрудников, угрожал и запугивал, чтобы те не сотрудничали с администрацией. Грибко… бывший военком Веселовского района собирал информацию в отношении социально-политической обстановки в регионе, передвижении военной техники и передавал ее спецслужбам Украины».

Еще сюжет. Летний зной, на флагштоке развевается красный флаг с серпом и молотом. Депортируют Виталия Пономаренко, директора Михайловского психоневрологического интерната. Пономаренко в майке, шортах и шлепанцах: взяли прямо из дому. Тип в балаклаве зачитывает с листа: «…Вы путем угроз и запугивания сотрудников препятствовали нормальной работе указанного учреждения. Также осуществляли деятельность по дискредитации органов военно-гражданской администрации Запорожской области и вооруженных сил Российской Федерации. К вам применяется процедура принудительного выдворения за территорию Запорожской области. Как понял?» — «Понял», — отвечает директор и отправляется в путь.

Сюжет, где фамилии можно разобрать лишь частично: сильный ветер забивает звук. Депортация пятерых жителей города Днепрорудное и близлежащих сел. У мужчин (пророссийский телеграм-канал уточняет: «корректировщики огня и бывшие участники АТО») связаны спереди кисти рук. На ногах не обувь по сезону, а сланцы, хоть дело происходит в холода. После оглашения вердикта людям возвращают украинские паспорта, но руки не развязывают. Так и уходят, ожидая, похоже, выстрела в спину.

В январе 2023 года выдворили и директора Михайловского профтехучилища Виктора Константиновича Удовиченко. Редкий случай: пожилому человеку позволили взять с собой из дома самое необходимое — две маленькие сумки. «Новая власть» обвиняла Удовиченко в следующем: «собирал деньги на нужды ВСУ», «саботировал учебный процесс по российским программам, нацеленным на патриотическое воспитание», и «распространял слухи о скором приходе Украины на освобожденные территории».

Еще история. Отец Василий (Квашко), настоятель храма Православной церкви Украины (ПЦУ) в поселке Веселое, выпускник Волынской духовной семинарии, остался с паствой в трудные времена, помогал волонтерам. Пережил три обыска и допрос эфэсбэшников: «Сам покажешь, где прячешь оружие, или свидетелей привести?!» В конце допроса священнику дали чистый лист бумаги, велели переписать с шаблона: отказываюсь от российского паспорта, прошу депортировать на территорию, подконтрольную Украине.

Скольким пришлось отправиться в неизвестность и скольким из них удалось добраться до украинских блокпостов, статистики нет. Местные полагают, это сотни человек. Не все из них готовы к публичности, тем более к встречам с журналистами, в силу многих причин. Вот на видео из Токмака стоит в шеренге женщина в сером пальто. Вера Николаевна Прожога имела богатый опыт руководящей работы чиновницы «ДНР» (попросту стала коллаборанткой после 2014 года). Но в январе 2023-го россияне сняли Прожогу с должности, сочли неблагонадежной: якобы сотрудничала с СБУ. Подержали в СИЗО в Мариуполе, перевели в Токмак, затем депортировали. На мой звонок она не ответила — сбросила.

Виталий Витальевич Пономаренко, директор Михайловского психоневрологического интерната, тоже не стал со мной общаться: сообщение в мессенджере прочел, а телефонные звонки сбрасывал. Разыскала двух бывших сотрудниц интерната, ставших беженками в странах ЕС, чтобы выяснить судьбу подопечных, которые сами о себе позаботиться не могут. Одна из собеседниц заметила, намекая на Пономаренко: «Я хочу, чтобы после войны многие, кого сейчас пресса делает героями, стали зэками!» Другая добавила: «Оккупанты персонал уволили, почти двести пациентов куда-то вывезли, а вернули не всех». Хотя зиму, слава Богу, пережили в отапливаемом помещении: «У русских там теперь военный госпиталь. Используют, сволочи, больных людей как щит».

Невеселое

Поселок Веселое Мелитопольского района (до админреформы — районный центр) надежно спрятан от трассы. Вплоть до апреля 2022-го, когда соседние населенные пункты уже захватили россияне, над поссоветом Веселого продолжал развеваться сине-желтый флаг. Но именно этот период, как заметил Анатолий Викторович Грибко, принес тяжкое разочарование:

— Оказалось, половина жителей ждала Россию. А остальные выглядели подавленными.

Тут я решила подвести под услышанное базу и уточнила: «ждуны», конечно же, — электорат экс-президента Януковича, верящий московскому телевизору?

— В свое время я был членом «Партии регионов» (партия Януковича. — Прим. авт.). И в «Оппозиционном блоке» (был против вступления Украины в НАТО. — Прим. авт.) состоял, и депутатом местного совета избрался как первый номер в списке, — ровным тоном произнес Грибко. — У нас в коалицию входили Оппоблок, «Слуга народа» и партия «Свобода» (радикальные националисты. — Прим. авт.). А в оппозицию — ОПЗЖ, то есть оппозиционная платформа «За жизнь» и «Наш край» (тоже бывшие «регионалы». — Прим. авт.). Но мое мнение: всё зависит от личных качеств человека, а не от его партийности.

Вот так российскую власть в Веселом стал представлять «мини-Балицкий», коллега Грибко по Оппоблоку Владимир Мацак. А отказавшийся от сотрудничества с «рашистами» — иначе он оккупантов не называет! — Анатолий Грибко после ареста и пыток был депортирован. Сейчас Анатолий Викторович живет и работает в Запорожье, где находится украинская военная администрация поселка. Администрацией руководит Сергей Кутьев, который прежде занимался инновационными проектами и успел покинуть Веселое буквально перед носом вползающей туда техники. У Анатолия же Викторовича встали на пути семейные проблемы, связанные со стариком-тестем. Ну и бывший военком, отставник, руководитель коммунального предприятия «Ирида», не верил, что оккупация — надолго.

— «Ирида» занималась водоснабжением и вывозом промышленных отходов. Заезжаю на базу, механизаторы напуганы: русские вас уже искали, автоматы наизготовку, попробуй не дать воды на блокпост… Приказали привезти воду и в соседнюю Новоалександровку, где шесть десятков бойцов в школьном спортзале разместились. Экскаватор потребовали — окопы рыть. Вот тут последняя черта, — провел Грибко ладонью по столу. — Никаких окопов «рашистам». Написал я заявление на отпуск за свой счет до окончания военного положения. 

В Веселом как раз происходила подготовка к референдуму о присоединении к России. Хозяйка мясного ларька, назначенная агитаторшей, ходила от дома к дому с тетрадью и ручкой: «Как будете голосовать?» Явилась и к Грибко. Была послана. Кампания выборов в Думу прошла еще революционней. Членов избирательных комиссий, которые приносили урны на дом к пожилым, сопровождали автоматчики: «Вот здесь птичку ставь!»

— С одной стороны, у народа страх потери работы и зарплаты. С другой — еще осталась привычка не молчать: «А выборы свободные?» — «Ну…» — «Тогда я за коммунистов, а не за Едро!» — вспоминал Анатолий Викторович о том, как «русский мир» осваивал «новые территории» и вводил новые порядки. — Попал в больницу 80-летний старик. Врачи ему с ходу: «Хочешь лечиться — прекращай по-украински балакать, тут Россия!» Больше всего коллаборантов оказалось, к сожалению, среди медиков и учителей. А цифровой рентгеновский аппарат и другое классное оборудование из нашей больницы «рашисты» сразу забрали и вывезли: самим нужно. Концентрация российских военных в Веселом очень высокая. Дома тех, кто выехал, занимают сразу, чтобы отдыхать, когда сменяются с позиций в лесу.

Все, что мог Анатолий Грибко, которого по-прежнему воспринимали как депутата, — помогать желающим эвакуироваться в Запорожье и организовывать оттуда гуманитарную помощь. Процесс требовал конспиративных навыков, чтобы не подставить ни земляков, ни себя. Но против доноса мой собеседник оказался бессилен.

Сотрудник биолаборатории, партизанский командир

В начале сентября 2022 года, ранним субботним утром, к дому Грибко подкатили три машины. Пятнадцать автоматчиков встали по периметру двора. «Не ошиблись?» — выйдя, спросила жена.

Прежде Валентина Дмитриевна работала в районном совете управляющей делами, и ее самообладанию стоило позавидовать. Это был первый показательный обыск в громаде.

— Презумпция невиновности на «новых территориях» отсутствует. Сам должен доказывать, под прицелом, — объяснил Анатолий Викторович.

Кроме компьютера, телефона и документов изъяли вузовские регалии: например, «ромбик» Днепропетровского регионального института государственного управления, который закончил Грибко.

— Там посредине герб Украины. Дернулись: «Нацистская символика!» Заодно загребли медали времен СССР, с серпом и молотом. Нашли бейджик и сувенирный значок ООН. Знаете, из тех мелочей, которые годами валяются в ящиках стола. Давным-давно руководитель аппарата райгосадминистрации презентовал мне в качестве «утешительного приза»: не смог попасть к шефу на прием. Находка произвела еще больший фурор: «Ах, так ты участник открытия биолаборатории?!» Не понимал, как реагировать, — развел руками Грибко. — Хотя смеяться не хотелось. «Рассказывай, чем лаборатория занималась, не придуривайся!» Они на полном серьезе в такое верят. Фотоальбом выпускников того же регионального института обнаружили, где несколько коллег в форме. «Вот сотрудник СБУ, ты с ним в контакте! Какой позывной?»

Анатолию Грибко завязали полотенцем глаза и увезли в Мелитополь, а там поместили в камеру. Он не понимал, где именно находится. То ли отделение полиции, то ли СИЗО.

— Никто из моих родных или родственников жены никогда не сидел. Все соблюдали закон, — Анатолия Викторовича до сих пор не отпустило произошедшее. — На следующее утро забрали на допрос, с пакетом на голове. Подключили какие-то проводки к телу… Полиграф, сказали.

— А пакет для чего?

— Чтобы потом никого опознать не мог. Допрашивал человек, назвавшийся Егором. Было ощущение: готовят меня на роль командира партизанского отряда, которого разоблачили. Ясно, что доносчики так дело и представили. Мол, выполнял задания (называет фамилии нескольких должностных лиц из Запорожья. — Прим. авт.). Существовал список неблагонадежных, и всех по единой схеме «отрабатывали». 

Полиграфа оказалось недостаточно: «командиру отряда» следовало сознаться в чем-то ярком. На очередных допросах уже подключали ток. Руки стянули скотчем, к пальцам присоединили скобки. Он не мог видеть, что происходило, только чувствовал:

— Идет разряд. Больно! «Называй, с кем сотрудничал!» Читают переписки в телефоне, силу тока постепенно увеличивают, аж пока не затрясет. И снова спрашивают о биолабораториях. На следующий день всё повторяется. А у меня сердце больное, гипертония, лекарств с собой нет и не дают.

В комнату, где мы беседовали, заглянула Валентина Дмитриевна, жена Анатолия Викторовича. Переживала: воспоминания бьют не слабее тока. Больше всего в камере он боялся, что заберут и Валентину.

— Дошел до такого состояния, что сам предложил: «Что нужно — диктуйте», — вздохнул Грибко. — Оговорил себя: мол, передавал сведения о передвижении российских колонн, самолетов-вертолетов и тому подобное. Согласно действующему российскому закону, от пятнадцати лет и выше… Один «доброжелатель» комментировал: «Моли бога, чтобы попал на отсидку не в Донецк, а в Симферополь, там тюремщики лояльнее». Еще велели выразить отношение к «специальной военной операции». За «СВО» я с самого начала током получил, когда признался, что не поддерживаю. Теперь написал: «Отношусь нейтрально». Повторил текст на камеру. И пытки закончились.

В чем беда

На освобождение арестованный уже не надеялся. Жил одним днем, ничего хорошего не ожидая. Как-то в камере у него сломался зуб. Передал следователю через надзирателя просьбу о стоматологе.

— Проходит время. Двери распахиваются, звучит команда: «Лицом к стене!» Надевают мне на голову целлофановый пакет, наручники, выводят, сажают в бусик, — перечислял мой собеседник. — Везут не меньше часа. Не похоже, что к врачу. По голосу узнаю Егора, который вел допросы: «Балицкий подарил тебе жизнь!»

На блокпосте в Васильевке был журналистский аншлаг. Телекамеры российских каналов работали с разных ракурсов: депортация — это же интересно и свежо! Приговоры Романову, Кишко и Масалабову огласили раньше (их в заключении не держали, о них рассказывалось выше). Грибко, изможденного, в обтрепанной одежде, доставили последним. А потом, как принято, скомандовали: «Бегом!»

— Когда услышал, что зовут вернуться, стало страшно. Инсценировку, думаю, устроили. Картинка для телевидения уже есть, — продолжал Анатолий Викторович. — Отправят на передовую, «рашистам» окопы копать. На допросах такое обещали не раз.

Но Грибко просто подбросили легковушкой до точки, куда успели дойти остальные, чтобы дальше сквозь серую зону до украинского блокпоста они добирались группой. Тут и мины полетели — пока шла съемка, было тихо. С середины пути до Запорожья депортированных довезла попутная машина.

…Портреты погибших бойцов-земляков на фоне государственного флага — первое, на что обращаешь внимание в поселковой военной администрации. Помещение без копейки арендной платы отдал веселовцам «Укртелеком»: «Вы горя хлебнули больше нашего, малую родину потеряли». Анатолий Викторович на сострадание реагировал однозначно: «“Рашистов” прогонят. Недаром же территории называются временно — временно! — оккупированными!»

В его красивом особняке в Веселом расположились эфэсбэшники. Родительская хата разграблена до голых стен. Нажитого жаль, но не в этом главная беда. Грибко мучил другой вопрос: как после освобождения вернуться и жить рядом с теми, кто писал доносы или по-иному помогал врагу?

— Пятьдесят тысяч рублей платят доносчикам, поощряют, — присоединилась к разговору сотрудница администрации Ирина Николаевна Кабанова, прежде староста села Озерное. — Пенсии дают десять тысяч. Вот люди и полюбили Россию, хотя в Украине родились. А мы ж должны были быть единым кулаком!

Кабанова вспомнила об односельчанке Ольге Плохой, у которой сын атошник. К женщине несколько раз приходили по наводке с обысками. Потом арестовали, избили, отвезли на блокпост в Васильевку и депортировали.

— Четыре часа Оля шла пешком через серую зону. В сумке только шоколадный батончик и спортивные штаны.

Ирина Николаевна не стала искушать судьбу. Уехала самостоятельно, оставив дом и имущество сразу после визита эфэсбэшников, которым «просигнализировали»: «Кабанова — наводчица, передает украинским военным координаты». Старается не думать, кто именно выслужился, но мысли сами в голову лезут. Одни соседи бытовую технику тащат, другие — машину пригнали новую. Но село, говорит, выглядит уже как мертвое. Никто друг с другом не общается. Боятся.

Запорожье — Киев