Учитель, электрик и другие «колобки»

Виталий и Артем

— Проблема кадров в освобожденных городах есть и будет, я хорошо понимаю, что проблемы будут еще, и они будут разные — будут не покараны те, кто должен быть покаран и будут покараны те, кто не должен , — рассказывает «Спектру» боец ВСУ Виталий Овчаренко. — Будет проблема нехватки архитекторов, бухгалтеров, других чиновников, но я глубоко убежден: пусть ищут человека полгода, пусть 8 месяцев, но это будет лучше, чем полгода саботажа от какого-нибудь всем известного коллаборанта на должности архитектора города.

Виталий Овчаренко — кандидат исторических наук, выпускник и аспирант Донецкого национального университета, один из предводителей ультрас ФК «Шахтер», во времена АТО — боец добровольческого батальона «Артемовск». Он родился и вырос в городе Лиман Донецкой области и дважды наблюдал освобождение родного города: в 2014 и 2022 годах. В 2022 году Виталий уже воевал в 8-м полку спецназа, и его боевая группа зашла в Лиман в первые дни после отступления россиян. Контакт с коллаборантами у бойца был самый непосредственный — в его доме жило подразделение «МВД ДНР» с бойцами из Донецка и Енакиево: много чего украли из вещей и бытовой техники и много оставили: на полу, к примеру, стояли упакованные чужие микроволновки — наверное, не влезли в машину. Виталий признается, что пытался понять мотивацию этих грабителей в военной форме чужой страны, смотрел в интернете: сколько на вторичном рынке в Донецке стоит подержанный плазменный телевизор, стиральная машинка, микроволновка…

— Знаете, это просто копейки! — признается Виталий. — И я точно знаю, кто у меня воровал и жил. «Отряд «Тайфун» МВД «ДНР» — они забыли у меня папочку с полным штатом своего подразделения. Когда мы придем в Донецк, я заеду к родителям [их командира]— их адрес у меня тоже есть. Просто посмотреть в глаза, спросить: как же они воспитывали своего сына? А убивать его лично, мстить, я не хочу. Меня за это товарищи критикуют: мол, борец с коллаборантами (Овчаренко был инициатором первого законопроекта, в котором впервые прозвучало слово «коллаборант», об этом пойдет речь ниже. — Ред.) не хочет наказывать лично людей, ограбивших его дом! Но у меня тут позиция простая — их капитан уходя не бросил бутылку с зажигательной смесью, не поджег мой дом, хотя мог. Поэтому и его гипотетическая смерть от моих рук была бы неадекватным ответом.

Овчаренко помнит фамилию, имя, отчество, улицу с номерами дома и квартиры этого капитана даже через полтора года после возвращения в свой разграбленный дом. Он просто помнит теперь своего личного врага — это то, с чем придется считаться всем будущим законодателям, прокурорам, судьям, которые будут искать баланс между наказанием для коллаборантов, реальными возможностями страны на этом пути и жгучим общественным запросом на справедливость.

Мы говорили с Виталием в Киеве, а рядом был его товарищ по оружию по имени Артем Карякин, позывной «Східний» — еще один ультрас «Шахтера» из «молодых». Артем встретил 2014 год в родном Стаханове (Кадиевка) еще подростком. До декабря 2021 года он партизанил, вел анонимный аккаунт в Tвиттере, собирал информацию для СБУ, а сейчас эту информацию активно использует: кусок «ЛНР» от Первомайска до Брянки и Перевальска — его территория, где сеть информаторов ищет склады, места дислокации, штабы российской армии. На родине Артема давно знают в лицо. Есть у него и телеграм-канал, где Артем вербует сторонников. У него тоже свое мнение о том, как надо наказывать коллаборантов.

— Я изучал состав полиции «ЛНР» своего родного города Стаханов (Луганская область), — рассказывает Карякин. — В полиции по карьерной лестнице пошли бывшие неудачники, которые раньше не могли пробиться. Они и сейчас поднялись не просто так — в 2014 были убиты четверо сотрудников нашего горотдела полиции, которые отказались присягнуть «ЛНР». Их убила банда Дремова (Павел Дремов — бывший комендант Лисичанска, а затем города Стаханова, командир 6-го казачьего полка имени Платова. Был взорван в машине на собственной свадьбе в декабре 2015 года — Ред.), но полицейские были рядом и помогали, наводили. Эти коллаборанты потом пошли «в рост», а их подчиненными в полиции стали преступники, освобожденные из колонии города Брянка. Можно представить портрет полицейского, который сначала посадил преступника в Брянку, а потом оттуда взял его себе в качестве сотрудника…

Карякин считает, что коллаборанты бывают разные. Да, по его словам, на сотрудничество с российской властью пошли люди с «запудренными» мозгами, те, для кого было достаточно пары агитационных роликов [Игоря] Стрелкова из Славянска. Однако шли сотрудничать и умные — те, что вдруг поняли, какое окно возможностей для них открылось.

Артем Карякин уверен: безнаказанность тех, кто сотрудничал с Россией с 2014 по 2022 годы, довольно сильно повлияла на отношение к коллаборации на новых захваченных территориях Луганской области. Он рассказал нам несколько случаев, когда коллаборанты из Рубежного (до 2022 года — подконтрольная Украине территория) переезжали на три года в Стаханов (неподконтрольная Украине территория с 2014 года), поступали по контракту в местный «6-й казачий полк имени Платова» вооруженных формирований «ЛНР» и, по завершении контракта, возвращались домой — оформлять украинскую пенсию, не особо скрываясь от соседей. Сейчас один из этих людей, о которых рассказывал Карякин, работает в оккупационной администрации разбитого города Рубежное, но его пример не единственный.

— 6-й казачий полк имени Платова зря приписывают Стаханову. Это банда, созданная в 2014 году как «микс» коллаборантов из Лисичанска и Стаханова, которых в Стаханов привел Павел Дремов, — подчеркивает Артем Карякин. — Когда Дремова «убрали», руководящие посты в его части заняли выходцы из Лисичанска (до июня 2022 года — подконтрольная Украине территория). А потом эти люди, когда они разочаровались в «ЛНР», дорабатывали свои контракты и тихо возвращались в Лисичанск. И суды по ним были единичны!

Виталий Овчаренко и Артем Карякин вместе со своей группой сейчас воюют совсем неподалеку от капитана того самого отряда «Тайфун» МВД ДНР и прочих коллаборантов — в Донецкой области. Мы не выдаем военную тайну: просто Овчаренко иногда публикует фото оттуда. 

А еще оккупанты оставили ему в Лимане Донецкой области папки с полным штатом местного отделения партии власти «ДНР» — «Общественное движение «Донецкая республика». Там же, в папках, заявления, доносы — все это Виталий Овчаренко иногда выкладывает в своем телеграм-канале и призывает местных жителей фиксировать все действия коллаборантов для будущего возмездия.

Первые споры

Термин «коллаборационист» (фр. collaborateur) не просто так пришел к нам из французского языка: в современном смысле этого слова («военное сотрудничество с врагом») он возник 24 октября 1940 года на встрече маршала Филиппа Петена и Адольфа Гитлера в Монтуар-сюр-Луар, через несколько месяцев после падения Франции. Тогда Петен сообщил французам, что согласен на «сотрудничество» («collaboration») с Германией.

Послевоенная Европа прошла тяжкий путь — в маленькой Бельгии было открыто 400 тысяч уголовных дел против коллаборационистов, Франция ограничилась 40 тысячами приговоров и знаменитой фразой генерала Де Голля: «Франции нужны все ее дети!» — наказать всех коллаборантов было просто невозможно. Проблема поутихла только со смертью большинства участников событий Второй мировой войны.

Виталия Овчаренко в вопросе борьбы уже с украинскими коллаборантами почему-то считают «ястребом», хотя это очень странно звучит, если просто изучить факты.

Овчаренко практически в одиночку, на собственные средства, организовал кампанию по созданию и продвижению в Верховную Раду первого законопроекта, в чьем названии было слово «коллаборационизм».

В 2017 году общественная группа активистов во главе с Овчаренко провела целую серию слушаний в Северодонецке Луганской области, Краматорске, Мариуполе Донецкой области, где собирались для дискуссий по поводу предложенного активистами законопроекта №7425 «О защите украинской государственности от проявлений коллаборационизма». Как признается сам Виталий, законопроект впоследствии был зарегистрирован в Верховной Раде Украины с помощью двух народных депутатов — Андрея Левуса и Сергея Высоцкого, но так и не был вынесен на голосование спикером Андреем Парубием.

Законопроект тогда был «не ко времени», а репутация «ястребов» для сторонников Овчаренко была явно незаслуженной: в качестве меры наказания для коллаборантов после освобождения территорий они предлагали не тюрьму, а исключительно люстрацию. Законопроект Овчаренко был, скорее, о разграничении общества, о защите государства и людей, считающих себя украинцами.

Немного о формальной стороне дела

Тогда, в 2017 году, понятия «коллаборант» не существовало как такового, причем по обе стороны линии соприкосновения России и Украины. Его не существовало потому, что все понимали: основой любого послевоенного урегулирования будет широкая амнистия. Предполагалась грядущая амнистия для всех гражданских служащих ОРДЛО (Отдельный Районы Донецкой и Луганской областей) и большей части рядовых членов пророссийских вооруженных формирований, а уголовное наказание — только для конкретных людей за конкретные правонарушения, военные и криминальные.

Формальной юридической основой для этого стали два Минских протокола о перемирии. В первом протоколе, подписанном 5 сентября 2014 года в Минске, был пункт 6, который гласил: «Принять закон о недопущении преследования и наказания лиц в связи с событиями, которые имели место в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины».

Так называемый «Минск-2» — протокол под названием «Комплекс мероприятий, направленный на имплементацию Минских договоренностей», обнародованный 12 февраля 2015 года, имел 5-й пункт, где говорилось о том же, но в чуть более расширенной формулировке. В нем уже призывалось «обеспечить помилование и амнистию путем принятия закона, запрещающего преследование и наказание лиц…» 

Минские договоренности должны были быть имплементированы в национальное законодательство, в протоколах предусматривались и изменения в Конституции Украины до конца 2015 года, и новый закон о выборах, созданный под отдельные районы Донецкой и Луганской областей, но все эти шаги, означавшие фактически капитуляцию Украины, при жестком противодействии гражданского общества и уличных протестов не были сделаны. Закон, который бы «обеспечивал помилование и амнистию», так и не был написан и принят. 

В профессиональном правовом обществе шла не менее деятельная и многоголосая дискуссия. С оккупированных районов Донецкой и Луганской области бежали в свободные части Украины около 1,5 млн человек, которые подавали заявления о преступлениях по месту своего нового пребывания. Таким образом, уголовные дела открывались во всех областных прокуратурах, чаще всего по 110-й и 111-й статьях украинского Уголовного Кодекса — «посягательство на территориальную целостность Украины» и «государственная измена в виде помощи иностранной державе в проведении подрывной деятельности против Украины». Очень популярно также было все, связанное с «терроризмом»: самая распространенная статья —«финансирование терроризма», под нее мог попасть любой предприниматель, который платил налоги в «ЛДНР».

«Колобки» на марше

В 2016 году произошло никем поначалу не замеченное событие — главой прокуратуры Автономной республики Крым в изгнании был назначен бывший прокурор Одессы Гюндуз Мамедов. Со временем он создал в Генеральной прокуратуре отдельный Департамент войны, куда собрали все дела о военных преступлениях из всех областных прокуратур Украины. 

Первым делом новый прокурор Крыма, по его собственным словам, отправил запросы по проблеме борьбы с коллаборантами во все авторитетные юридические университеты Украины. В том числе ректору Национальной академии прокуратуры Украины, ректору Национального университета имени Ярослава Мудрого (Харьков), ректору Львовского национального университета имени Ивана Франка, ректору Киевского национального университета имени Тараса Шевченко и ректору Национальной академии СБУ Украины.

Запрос касался разграничения национального законодательства и 4-й Женевской конвенции по отношению к депутатам советов республики Крым и города Севастополя, сотрудникам полиции, прокуратуры и судов, которые остались работать на оккупационные администрации РФ.

— Понимаете, многие люди, которые были под оккупацией, попадали под 4-ю Женевскую конвенцию тоже, — объясняет «Спектру» Гюндуз Мамедов, ныне — экс-заместитель Генерального прокурора Украины. — Человек, который оказывает непосредственную помощь населению в оккупации, — например, тушит пожар или оказывает медицинскую помощь, занимается поддержанием общественного порядка. Да, он подпадает под уголовное законодательство Украины. Но его действия одновременно защищаются нормами 4-й Женевской конвенции: оккупационная власть должна принимать все возможные меры, чтобы условия жизни и права мирных жителей не были существенно изменены. Мы пытались в «ручном режиме» определять те дела, которые нуждались в расследовании. Четко выписанного национального законодательства по этому поводу не было, и я не сказал бы, что ситуация сильно улучшилась после появления закона в марте 2022 года.

— Но на Донбассе не только рядовые работники муниципальных структур, но и постовые полицейские, или даже рядовые члены незаконных вооруженных формирований точно надеялись на грядущую амнистию — было же такое ощущение? 

— Не знаю, откуда у вас было ощущение о грядущем законе об амнистии, — отвечает Гюндуз Мамедов. — Была большая пропасть в законодательстве, законопроект вице-премьера [и министра по делам оккупированных территорий Алексея] Резникова нас еще дальше отгораживал от Минских соглашений (Вице-премьер Резников еще в 2021 году продвигал глобальный проект закона «О государственной политике переходного периода», где в принципе отсутствовало слово «коллаборант» — Ред.). Эту пропасть каждый трактовал как хотел, начиная от «финансирования терроризма» и заканчивая «преступлениями против основ национальной безопасности». Четкого юридического определения слову «коллаборационист» никто не давал, хотя оно было в обиходе — все эти люди, скорее, получали определение «государственные изменники». Мы лично определяли обвиняемых по степени общественной опасности, по принципу — сколько человек принес вреда государству. Если он занимался системным нарушениями прав человека, работая на оккупационную администрацию, то таких людей мы привлекали к уголовной ответственности.

В заочной полемике с активистами вице-премьер Алексей Резников утверждал, что определения «коллаборант» нет в международном праве, это слово имеет отрицательную коннотацию, а людей в оккупации стоит считать заложниками, и их сотрудничество с оккупационными администрациями стоит классифицировать по тяжести совершенных ими преступлений. Безопасная интеграция оккупированной части Донбасса, по версии Алексея Резникова, должна была продлиться 25 лет.

А потом Резников стал министром обороны, и меньше, чем через 4 месяца после этого, армия РФ начала полномасштабное вторжение в Украину. Виталий Овчаренко вспоминает, что между своей подготовкой к участию в войне он сам в начале марта 2022 года пару раз встречался с помощниками народных депутатов, которые срочно восстанавливали и прорабатывали законодательные наработки. А 15 марта 2022 года Верховная Рада приняла законопроект № 7186, которым дополнен Уголовный кодекс Украины (УКУ): в статье 111−2 резко усилена уголовная ответственность за пособничество РФ.

Никто больше не думал о «плохих коннотациях» слова «коллаборант». Коллаборационной деятельностью признавался огромный список деяний: добровольное занятие любых должностей в оккупационных администрациях, правоохранительных органах, судах, передача любого имущества вражеской армии, любая помощь армии РФ, любое публичное отрицание агрессии России, осуществление пропаганды в образовательных заведениях любой формы собственности и внедрение там стандартов образования страны-агрессора, ведение хозяйственной деятельности во взаимодействии с оккупационными властями, проведение любой политической или информационной деятельности и многое другое…

За помощь государству-агрессору и его вооруженным формированиям, за сотрудничество с оккупационной администрацией теперь предусмотрено от 10 до 12 лет лишения свободы. Людям, признанным коллаборантами, также будет запрещено занимать должности в органах власти или местного самоуправления на срок от 10 до 15 лет.

К концу 2023 года в Верховной Раде было зарегистрировано 12 законопроектов с поправками к этому закону. Кое-что в нем сгоряча не конкретизировали: например, многие следователи трактуют выплату налогов на оккупированных территориях как «передачу материальных ценностей» агрессору.

Печальные уроки

«Колобки» знают, что им грозит. Они массово бежали перед наступлением ВСУ из того же Херсона или Лимана, но кто-то оставался, и были суды. Знаменитым стало дело электрика из Лимана Дмитрия Герасименко — он получил 3 года за работу на российскую оккупационную администрацию по восстановлению электросетей.

Почему оно стало знаменито? Потому что о нем написали в прессе. По сути, это эксклюзив — Центр прав человека «ZMINA» нашел в реестре 700 судебных дел по коллаборантам, но в реестре нельзя посмотреть фабулу дела, чаще всего суды закрытые. Однако Дмитрий Герасименко подал на апелляцию и таким образом «раскрыл» свою историю.

Вообще на апелляцию уходит крайне мало дел о коллаборантах — большинство из них решаются в досудебном порядке, путем соглашения между обвинением и обвиняемыми. Но мы нашли одно такое дело и его героев.

Елена Карюк — родом из Луцка, была учительницей школы в селе Григорьевка. Это в Донецкой области, неподалеку от Мариуполя. Школа маленькая, в классах обычно училось порядка 5 человек, учителей тоже не хватало, и они работали иногда за двоих: так Елена Валентиновна, кроме преподавания украинского языка, на 0,25 ставки выполняла функции заведующей учебной частью.

Во время вторжения России в Украину школа и село уцелели, чего нельзя сказать о Мариуполе. Его жители разбрелись по округе, дети из города пополнили и школу Григорьевки — классы увеличились до 15−20 человек. Елена Карюк была известной в Мариуполе мастерицей — вышивала украинские национальные рубашки, вышиванки. Один из ее сыновей служил в ВСУ, это знали все в школе. Знали ее и по другому, более печальному поводу: она боролась с онкологическим заболеванием, активисты собирали ей в помощь деньги.

Именно из-за болезни весной 2022 года у Елены Валентиновны не оказалась средств, чтобы выехать с оккупированной территории. Деньги можно было заработать только в школе. При этом Елена Карюк имела в своем дипломе Луцкого университета специальность крайне редкую и дефицитную на новых оккупированных территориях Украины — «учитель русского языка и литературы». Захватили село на исходе первой недели марта, а в мае учителей позвали на работу.

Преподавала она три месяца — май, сентябрь и октябрь — работали педагоги в школе больше, еще и летом.

— Нас в отпуска летом отправили буквально на пару недель: заставляли заниматься работой на месте, заниматься самообразованием — кидали ссылки, чтобы мы слушали российские лекции, вебинары, — рассказывает «Спектру» Елена Карюк. — Российские учебники завезли летом из Липецкой области, а большинство наших учителей остались на месте — выехать смогли трое. Отправляли нас на учебу, можно сказать, на курсы в Новоазовск: сначала их проводили тамошние учителя, а потом начали привлекать специалистов из России.

Учителя, которые давно работали в «ДНР», поясняли нам, как нужно работать по новым российским программам, знакомили нас с тем, как «все будет хорошо, когда придет Россия». При этом очень обижались, что зарплата у нас была тысяч на 20 российских рублей больше, чем у них, у самих «инструкторов» из «ДНР» и «ЛНР». Они говорили: «Вам все сразу дали!» Тогда я около 50 000 рублей получала, зарплата у нас была высокая. Когда выезжала — уже под 60 000. А сейчас у них где-то 70−80 000 — им дают так называемую «позаурочку», это обязательный элемент в программе, классный час, на котором нужно говорить, какая классная Россия, музыкальное искусство, физическая активность… И в каждом предмете обязателен «патриотический компонент», просто обязателен! На нем говорится про хорошую жизнь в России, и нам тоже все время твердили это вот невероятное: «Вы представляете, вы же жили на временно оккупированной Украиной территории Мариуполя и Никольского района!»

— Была разница в методике работы между маем и сентябрем 2022 года? 

— Да, была — мы должны были уже работать не по программе «ДНР», а частично по российской — большинство учителей к тому времени уже прошли курсы в Ростове-на-Дону, и в Москве они тоже были, и в Краснодаре, и в Сочи. Все, что преподавалось, начиная с классных часов о России и до предметов, — все должно было записываться на видео и ежедневно отсылаться в отдел образования. А тот уже отчитывался перед высшим руководством.

— Как вас отпустили из школы?

— Очень трудно было, не хотели увольнять, говорили, что если буду уезжать, то скажут ФСБ, что мой сын в ВСУ, и арестуют и меня, и мою маму. Потом давали мне на подпись приказ Пушилина — о том, что учителя русского языка не имеют права выезжать на территорию Украины. Я просто не могла терпеть там, особенно после того, как провели этот «референдум». Я не хотела открывать двери [сборщикам подписей], но нашлись соседи, которые начали кричать: «Они там есть!». Я открыла двери: стоят трое, моя соседка, член комиссии и военный с оружием, которое направлено на меня. И они сказали: «Мы пришли, чтоб вы проголосовали, чтоб «ДНР» стала частью России!». Я поставила «против» — за себя и маму, бросила в ящик и потом сказала маме, что оставаться нам уже нельзя — вычислят этот «бюллетень».

Там может кто-то тихо и ждет Украину, но при этом не осознает и не задумывается о последствиях своих действий, что оно все сильно подпадает под статьи о коллаборации. Ни один учитель, что работает, не осознает, что он уже закоренелый коллаборант — там на каждом уроке идет прославление России.

Я выехала очень тихо, 10 ноября 2022 года, никому ничего не сказала про дату, чтобы меня не поймали. Я поехала через всю Россию, Латвию, Литву… Мне говорили: «Может, останешься в Европе?», — но у меня даже такой мысли не было — у меня три сына в Украине!

Елена Карюк рассказывает, что в маленькой сельской школе, в отличие от больших школ Никольского, можно было поначалу игнорировать новые приказы. Еще в мае она преподавала на своих уроках украинский язык, но потом к ним приехали охранники с оружием — сначала коллаборанты из города Снежное Донецкой области, потом — охрана из России. 

Люди в черном с кобурой на поясе изменили атмосферу в школе: на переменах стали бояться говорить на украинском языке, и в классах при открытых дверях все стало строже и «по-русски».

— Я приехала в Луцк, не стала сидеть без работы, устроилась в Центр внешкольного образования, — продолжает свой рассказ Елена Валентиновна. — 6 января 2023 года с утра, как в кино, стук в двери. Открываю, а там 10 человек с камерой, что-то говорят — я понять не могу! Пришли делать обыск в квартире, где я живу, потом, спустя время, мне сказали, что они прослушивали [телефон] директора школы в Новогригорьевке и так вышли на меня. Поняли, что я ездила на курсы, работала на 0,25 ставки завучем — а это статья!

Елену Карюк забрали и перевезли двумя машинами в Днепр. Но не отправили в тюрьму, а поселили в общежитие.

— Мне сказали, что если бы я не выехала [из Григорьевки], то уже была бы в ФСБ. Я прошла допросы, детектор лжи, они все выяснили однозначно про мою позицию — но 0,25 ставки за завуча…

Отсутствовала дома учительница месяц. Суд в Днепре 1 февраля 2023 года присудил ей год исправительных работ с удержанием 10% с заработной платы, а также запретил в течение 10 лет занимать административные посты в образовании и выезжать за границу.

При этом всем — невероятно — работники прокуратуры и СБУ вскладчину оплатили ей билет до родного Луцка, звонят, поддерживают. «Все мои меня поддержали, только я сама себя грызу за все это, но что сделаешь — вышло как вышло! — вздыхает учительница.

Работает Елена все там же, в Центре внешкольного образования, руководит кружком, плетет кикиморы (маскировочные костюмы для снайперов — Ред.) для фронта, делает все, что может, для победы.

Самое болезненное для нее — десятилетний запрет на выезд за границу. Ее врач, который четыре года вел ее как онкобольную, выехал в Польшу. Поехать к нему на осмотр нельзя… 

Вышло как вышло.

«Куда будем бежать, где прятаться?»

Нам удалось на условиях анонимности поговорить с чиновником одной из администраций южной части Украины. Этот человек переехал на юг Украины более десяти лет назад и занимал должность социального работника в управлении социальной защиты населения своего населенного пункта. Его профиль — «льготные категории»: инвалиды и ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС. Оформлял им документы, технические средства реабилитации, путевки на оздоровление… После 2014 года управления соцзащиты занимались также и переселенцами, в частности, выдавали им соответствующие справки.

Живет наш чиновник в одном из городов, куда в марте 2022 года зашли российские войска. С 8 марта в городе был полный блэкаут — ни связи, ни света, ни газа. Работу органов власти в городке стали восстанавливать 16 марта. Для нашего собеседника главным был финансовый вопрос: запасов для семьи было на три месяца.

— Когда я увидел поток беженцев из Мариуполя — люди без домов, без имущества, без средств к существованию — я понял, что за работу надо держаться, это может затянуться на годы, а я единственный кормилец в семье! — так описывает свои мотивы наш собеседник. Его начальница, которая собрала коллектив по требованию оккупационных властей, собиралась выезжать из города и сказала, что поймет любой выбор.

«Коллеги, работа здесь — это измена родине. Но наши подопечные будут продолжать получать социальные пособия благодаря тем, кто останется!» — так, по словам нашего собеседника, «благословила» их выезжающая начальница.

Еще до блэкаута чиновники успели отправить в Киев базы данных своих инвалидов: все социальные выплаты продолжали приходить им на карты в гривнах. Однако к осени 2023 года российское законодательство в социальную сферу Украины еще не пришло, и пособия начисляются согласно ворованной базе министерства социальной политики Украины. «Мы пользуемся базой как счетами, — поясняет наш собеседник. — Все, что могли «сломать» — сломали, а что не смогли, считали механически (суммы пособий — Ред.). Сейчас идет постепенный переход на стандарты России, но очень постепенный…

Для его контингента — «чернобыльцев» — социальные выплаты остались, а санаторно-курортное лечение исчезло. Пенсионный фонд разделился на две неравные части: на собственно Фонд и клиентскую службу Социального фонда России, куда перешло несколько сотрудников. Они принимают пакет документов на перерасчет пенсий и в электронном виде отправляют дальше. Рассматривают эти документы, бывает, в Ханты-Мансийске, бывает, в республике Саха, бывает в Мурманске, — куда попадет дело. Перерасчет пенсий идет по электронной записи: те, кто получил СНИЛС, записываются в очередь на сдачу документов и ждут обычно до полутора месяцев.

При этом, по словам нашего собеседника, «госслужбу опустили» — все в администрации города получают заработные платы в 20−25 000 рублей в месяц (для сравнения, учитель сельской школы, врач получает 50−60 тысяч рублей: вдвое больше — Ред.). Все цены в прифронтовых городках формируются в ответ на запросы «освободителей» — так здесь, в кавычках, называют российских военных с их сравнительно высокими доходами.

— Единственно страшно — когда линия фронта приблизится, куда будем бежать, где прятаться? — вздыхает наш собеседник. — Тем более, у меня русский паспорт уже, без него же тут ничего нельзя, не получишь никакого пособия, выплат, не переоформишь машину, на каждом блокпосту будут придираться, нервы выматывать, шмонать… Перекрыли людям воздух, заставили взять паспорта, а потом будут тут «защищать» граждан России — в том же стиле, как «освобождали»…

Чувствует ли этот человек себя коллаборантом? Разумеется, чувствует и знает о новой статье в УК Украины. И все же он ждет, что все переменится, надеется, что все это как-то несерьезно, уж больно много в городе таких, как он. Их тысячи. 

***

Правоохранительная система Украины трудно справлялась со своими обязанностями и до вторжения России. Теперь же она получила невообразимые 120 тысяч уголовных производств по военным преступлениям армии РФ и еще десятки тысяч дел о коллаборации. И эти цифры только растут.

Как выходить из этого положения — неясно. Но очевидно, что между наказанием, которое может себе позволить осуществить государство, и глобальным общественным запросом на справедливость, необходим баланс. 

Дмитрий Дурнев

Материал публикуется при поддержке Медиасети