«Политиком и человеком меня сделала мама»

Дина Эйдман (девичья фамилия) родилась 3 марта 1928 года в городе Горьком (тогда Нижний Новгород). В семье помимо нее было еще трое детей. Жили Эйдманы предельно скромно — в деревянной надстройке барачного типа, правда, в двухкомнатной квартире. Как спустя годы вспоминала сама Дина Яковлевна, в кухне этой квартиры была огромная русская печь, а в комнатах — «голландки». Туалет на улице.

Отец Яков Эйдман работал всю жизнь на местном автозаводе начальником дворово-хозяйственного цеха, учился заочно в Московском физико-техническом институте им. Баумана. Мать, окончившая всего четыре класса, работала в городской поликлинике в регистратуре.

«Отец был членом ВКП(б) с 21-летнего возраста, видел выступление Ленина, был фанатически предан делу коммунизма. Он был честнейший человек. Во время войны отвечал за снабжение хлебом автозавода. Хлеба в войну давали иждивенцам 400 граммов по карточкам. Отец домой никогда не приносил ни крошки хлеба», — подчеркивала Дина Яковлевна.

В 1952 году 24-летняя Дина окончила педиатрический факультет Горьковского медицинского института им. С. М. Кирова. Сначала работала педиатром в Мурманске по распределению. Тогда же вышла замуж за строителя Ефима Немцова, впоследствии сделавшего неплохую карьеру: он стал заместителем начальника строительного главка в столице.

В Мурманске в 1953-м родилась их старшая дочь Юлия. Потом семья Немцовых переехала в Сочи, где в 1959 году на свет появился сын Борис.

Ей было 35, когда муж ушел из семьи и уехал делать карьеру в столицу. Сыну было всего четыре года, дочери десять. Дина Яковлевна вынуждена была взвалить всё на свои плечи, став мамой и папой в одном лице. Спустя три года они переберутся обратно в Горький.

«Я вырос, по классификации психологов, в неполной семье, — писал спустя годы сам Борис Немцов в своей книге «Исповедь бунтаря». — Отец рано ушел от нас. Моя мама одна воспитывала меня и мою старшую сестру Юлю <…> [Расти без отца] тяжело, но не катастрофично. Как мне кажется, живет отец в семье или где-то в другом месте — это не судьбоносная проблема. Хотя не исключаю, что если бы у меня самого был отец, я бы к этому по-другому относился. Мать я любил больше. И считал крайне несправедливым, что моя мама, выдающийся врач, влачит жалкое существование в Нижнем Новгороде, а мой отец, которого я выдающимся не считал, живет в Москве на Малой Бронной и ездит на персональной машине. Задолго до перестройки этот вопрос я задавал и матери, и отцу. Мать говорила: “Я никогда не состояла в партии и никогда не кричала “браво” и “ура” начальству». А отец отвечал: “Твоя мать не знала, когда вовремя нужно поднимать руку”. Я даже думаю, что в этой житейской несправедливости кроются глубинные мотивы моего антикоммунизма.

Бывший муж Дины Яковлевны и отец ее детей ушел из жизни в 1988 году, так и не увидев, какую головокружительную карьеру сделал выросший без его активного участия сын.

После развода Дина Немцова не стала менять фамилию на девичью — Эйдман. Она все оставшиеся годы, вплоть до выхода на пенсию, работала врачом-педиатром — какое-то время в поликлинике в Сочи, а затем в детской городской больнице в Горьком (сейчас Нижний Новгород).

Борис Немцов вспоминал те годы так: «В советские времена (да и сейчас) врачам платили мало, их не считали основой советского общества. По крайней мере, тех врачей, которые ежедневно вкалывали в обычных поликлиниках. Мы жили бедно. Например, мороженое мне покупали только после лечения зубов. До семи лет мы жили в Сочи. По особым случаям ходили на пляж Ривьера, где, отстояв огромную очередь (в “совке” всегда за всем выстраивались очереди), покупали кофе с молоком и пончик — зажаренный на прогорклом масле и посыпанный сахарной пудрой кусок теста. Одежду мама всю жизнь покупала мне на вырост, ботинки — на один-два размера больше.
Потом мы переехали в Нижний Новгород, город Горький по советской топонимике. Мама получила двухкомнатную квартиру размером в 26 квадратных метров. Комнаты в этой “хрущевке”, естественно, были проходными, но нас тут много умещалось. Моя сестра вышла замуж, ее муж переселился к нам, затем у них родился сын. В итоге в двух миниатюрных комнатах разместились пять человек. Потом я женился, родилась Жанна… Семь человек на пятачке. Но я спокойно переносил этот бытовой ужас. Стабильная, гарантированная бедность — типичная жизнь значительной части советских людей».

Дина Яковлевна в свою очередь, вспоминая о той двухкомнатной хрущевке, в которой она сначала жила с детьми, а потом с семьями детей, отмечала, что, даже став губернатором, сын отказывался выбивать себе квартиру вне очереди за счет казны:

«Ему предлагали, советовали, но он отказывался. <…> Когда я ругалась, он говорил: если я возьму себе жилье, то всё окружение последует моему примеру и начнутся злоупотребления».

Но до губернаторства сына еще далеко. В старших классах школы он всерьез увлекся физикой. А окончив школу с золотой медалью, поступил на радиофизический факультет Горьковского госуниверситета им. Лобачевского, что в те времена считалось очень престижным. Она безумно гордилась тем, что сын очень рано стал заниматься наукой, защитил кандидатскую, опубликовал десятки работ в научных журналах в СССР и за рубежом. Наконец, сам академик Виталий Гинзбург пророчил ему блестящее будущее.

Дина Яковлевна мечтала, чтобы сын защитил уже начатую докторскую диссертацию и делал карьеру в науке.

Но судьба распорядилась иначе.

1988 год. Ее сын навещает в Москве академика Андрея Сахарова, который совсем недавно вернулся из ссылки в Горьком. Причина — власти в том году решили построить в Горьком в черте города АСТ — атомную станцию теплоснабжения. И всё бы ничего, но власти предлагали нагревать воду в атомных реакторах и потом через систему теплообменников эту воду под высоким давлением закачивать в нижегородские дома.

Детский педиатр Дина Немцова попросила сына, начинающего ученого-физика, вмешаться.

Вот как вспоминал об этом сам Немцов: «Нижний — по сути своей город не рабский, у нас появилась общественная организация “За ядерную безопасность”, главной задачей которой было не допустить строительства этой самой котельной. Моя мама стала собирать на площади имени Горького подписи против этого проекта. Собственно, благодаря матери я и пришел в политику. 

Наконец, меня как физика попросили войти в организацию. Люди понимали, что нельзя соединить наше гнилое коммунальное хозяйство с высокими технологиями. А я, несмотря на лояльное отношение к ядерной энергетике, понимал, что атомная котельная — это самое безумное, что могли придумать советские бюрократы. В итоге написал по этому поводу статью в газету “Нижегородский рабочий”, в которой объяснил, почему я против атомной станции теплоснабжения. Статья вызвала невероятный резонанс. В редакцию пришли тысячи писем. Общество настолько серьезно отнеслось к проблеме, было столько откликов, что в нашем институте даже специально поставили стол для “писем Немцову”. Это был 1987 год. Мне 27. К этому времени я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую и даже не помышлял о какой-то общественной карьере. Но меня стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на собрания, акции. В конце концов, я просто не мог оставить маму на площади в одиночестве. Так и втянулся».

По Горькому прокатились митинги и пикеты против строительства. Немцов как раз в это время едет в Москву к недавно вернувшемуся из горьковской ссылки Сахарову. Академик выступает резко против строительства АСТ и доказывает научными фактами, почему. Это большое интервью вместе с фотографией сидящих на маленькой кухне Сахарова, Боннэр (она тоже в своей манере задает тон беседе) и совсем молодого Немцова будет опубликовано в «Ленинской смене» и произведет фурор в Нижнем Новгороде.

«Надеюсь, что вам удастся переломить ход событий. Я целиком на вашей стороне», — говорит начинающему ученому Сахаров.

Немцову и нижегородской общественности в итоге удастся победить — от планов строительства АСТ в Горьком власти откажутся, даже несмотря на уже возведенные фундамент и часть здания.

Немцова, с легкой руки матери втянувшегося в общественную жизнь, стали узнавать в городе.

Так Дина Немцова стала матерью политика.

В 1990 году ее 30-летний сын уже участвовал в выборах в российский парламент — Верховный Совет РСФСР — и победил среди 12 участвовавших кандидатов.

А потом сын стал губернатором, затем вице-премьером и министром времен Ельцина, а после — оппозиционером времен Путина...

Она будет жалеть, что он оставил науку и не защитил докторскую.

Если бы…» — писала она через год после убийства сына для российской «Новой газеты».

Тем не менее она страшно им гордилась.

Еще у нее, поднявшей детей в одиночку, получилось воспитать сына ответственным отцом для всех его детей — и да, тонким ценителем слабого пола:

«Боря любил своих детей. Считал, что дети должны быть обеспечены, должны получить хорошее образование. <…> Он гордился своими детьми». «Боря относился к женщинам благоговейно, поэтому его все любили. Когда-то в молодости я читала у Ленина, что интеллигентность мужчины определяется его отношением к женщине. Боря был интеллигент, интеллектуал, несмотря на то, что ругался матом (хотя я, кстати, никогда не слышала)».

Сам Немцов говорил: «Мать относится ко мне как к молодому человеку. Вначале она была сильно удивлена тому, что у меня дети от разных женщин, а потом восприняла это как судьбу. Она говорит: на всё воля Божья. Она повторяет, что дети — это очень хорошо. И что нет преступления в том, что я дал детям жизнь и помогаю им строить свою жизнь, а не бросил их на произвол судьбы. Но самое удивительное, что все три жены с моей матерью имеют замечательные отношения. Это с хорошей стороны характеризует не только моих жен, но в первую очередь мою мать. Кстати, после общения с ней они как-то более спокойно ко мне относятся».

Она поддерживала его позицию. Немцов говорил о матери за две недели до своей гибели (в начале февраля 2015 года) в интервью газете «Собеседник»:

«У нее седых волос меньше, чем у меня, у нее нет склероза, она в абсолютно здравом уме и ясной памяти. <…> Она категорически против того, что происходит на Украине, считает, что это катастрофа и полный кошмар. Но больше Украины ее волнует Путин. Всякий раз, как я ей звоню, она причитает: “Когда ты прекратишь ругать Путина? Он тебя убьет!” И это на полном серьезе.

К ВВП она относится, естественно, очень плохо — я же ее сын, в конце концов. Мама меня всегда приучала к тому, что надо отстаивать свою точку зрения, быть независимым и самостоятельным. На свою голову меня таким воспитала, а теперь возмущается, что я ругаю Путина, который пытается у нас с вами отобрать свободу.

Она реально боится, что он меня может убить в ближайшее время из-за моих выступлений — как в реальной жизни, так и в социальных сетях. И это, повторюсь, не шутки: она умный человек. Она очень этого боится. Она и за Ходорковского (его она видела еще до посадки и дружит с ним) с Навальным очень переживает, но за них не так сильно, так как она всё же моя мама, а не их».

Ей было 87 лет, когда сына все-таки убили. 

Путин пришлет ей официальную телеграмму с соболезнованием, где почему-то укажет ее девичью фамилию, словно подчеркивая ее еврейское происхождение, хотя по паспорту она уже давно Немцова.

Она до последнего дня своей жизни, по словам внучки, Жанны Немцовой, сохраняла хорошую интеллектуальную форму. В свои 95 активно использовала разные мессенджеры, продолжала жить в Нижнем Новгороде, собирала вместе с дочерью Юлей архив про сына, иногда писала и даже что-то выкладывала в соцсетях. И по-прежнему оставалась стойкой и сильной, как и сын.

«Вообще я считаю, что всё то хорошее, что у меня есть, — всё от моей матери. Мне с ней сильно повезло», — когда-то сказал Борис Немцов.

Мама пережила его на девять лет.

Теперь они наконец-то встретятся.