«Судебная совесть» царской эпохи

Богемное детство

Анатолий Кони родился в 1834 году в творческой семье. Его отец, Фёдор Кони, сын купца, выучился на врача, но ни дня не проработал по специальности. Зато нашел себя на литературном поприще: писал пьесы, издавал театральный журнал «Пантеон» и «Литературную газету» (1841–43 гг.), печатал статьи и рецензии на театральные постановки, новинки литературы. Кроме того, Фёдор Алексеевич был доктором по истории (степень присуждена Йенским университетом в 1840 году за историческую монографию «История Фридриха Великого»). Это позволило преподавать историю в Первом Кадетском корпусе и Дворянском полку (что означало постоянный заработок, а не гонорары). Его жена, Ирина Семёновна Кони (в девичестве Юрьева) была востребованной театральной актрисой (играла в основном комические роли). Кроме выступления в театре, она также часто публиковала рассказы под девичьей фамилией. В 26 лет вышел ее сборник «Повести девицы Юрьевой». Помимо того, Ирина Семёновна написала несколько повестей: «Воля и доля», «Цыгане», «Сапожный снаряд».

Вокруг творческой семьи постоянно толпились актеры, режиссеры, литераторы, журналисты. Завсегдатаями в доме Кони были Иван Тургенев и Николай Некрасов; а крестным отцом Анатолия стал родоначальник русского исторического романа Иван Лажечников («Ледяной дом», «Последний новик», «Басурман»). Пребывавший с детства в такой среде Анатолий Фёдорович навсегда полюбил литературу. На протяжении всей жизни дружил со знаменитыми русскими писателями. Федору Достоевскому помогал писать «Преступление и наказание», Льву Толстому — роман «Воскресение». 

Сам тоже не чурался литературных опытов, постоянно что-то публиковал. В 1902 году Анатолий Кони был даже номинирован на Нобелевскую премию по литературе за книгу «Фёдор Петрович Гааз: Биографический очерк». Этот роман рассказывает о докторе Гаазе, при жизни прозванном «святым доктором» (в 2011 году римско-католическая церковь начала процесс о канонизации доктора Гааза. — Прим. ред.)

У Фёдора Кони было четверо детей. Старший сын — Евгений, Анатолий — младше на год. От второго брака отца позже появятся две сводные сестры, забота о которых после смерти отца в 1879 году ляжет на Анатолия, потому что их мать, журналистка Настасья Каирова, будет занята карьерой.

Фёдор Кони воспитывал по правилам, изложенным Иммануилом Кантом. Согласно им, человек должен пройти четыре ступени воспитания: обрести дисциплину; получить навыки труда; научиться вести себя; стать морально устойчивым. Главной целью воспитания в семье Кони было научить детей думать. Но и нравственной составляющей уделялось большое внимание.

Библиограф Анатолия Кони доктор юридических наук Василий Смолярчук, основываясь на дневниках юриста, приводит такой случай из детства Кони:

«Жил у нас лакей Фока. Человек огромного роста. Он меня любил чрезвычайно и в свободные минуты объяснял мне по-своему законы физики и механики, стараясь подтвердить свои слова опытами, всегда, впрочем, неудачными. Не могу припомнить, по какому случаю мне показалось, что он меня обидел, и я, в пылу гнева, назвал его дураком. Это услышал отец из своего кабинета и, выйдя, больно наказал меня и, позвав затем Фоку, приказал мне стать перед ним на колени и просить прощения. Когда я это исполнил, Фока не выдержал, тоже упал передо мною на колени, мы оба обнялись и оба зарыдали на весь дом».

«Жертва» пропаганды

Получив начальное образование на дому (к 10 годам он свободно говорил на трех языках), что тогда было вполне обычным явлением, Анатолий поступил в гимназию, где проявил недюжинные способности к математике. В мае 1861 года Кони сдал экзамены для поступления на математический факультет Санкт-Петербургского университета. Но проучился Анатолий Фёдорович там недолго. Летом 1862 года университет был закрыт на неопределенный срок из-за студенческих беспорядков. Для продолжения учебы Кони уезжает в Москву, где поступает на второй курс юридического факультета.

В том, что подающий надежды математик вдруг решил изменить профессию, виновата реклама. Хотя точнее будет сказать — пропаганда. Отмена крепостного права в России весной 1861 года дала старт глобальным реформам. Изменениям подверглись финансовые отношения, налоговая система, военная служба, правила внутренней торговли. Но самым главным было изменение в системе судопроизводства. Перед тем как начать реформу (стартовала в 1864 году) император Александр II собрал редакторов газет, ректоров университетов, настоятелей городских храмов, сенаторов, и имел с ними долгий разговор. В результате бурных обсуждений, растянувшихся на несколько недель, большинство участников этих споров сошлись на том, что судебная реформа без масштабного вливания новой крови — молодых, незашоренных и открытых новому юристов — не имеет смысла. К тому же реформа предполагала учреждение новой профессии — присяжного поверенного (так тогда называли адвокатов), и для этого тоже были необходимы люди с юридическим образованием. В стране была развернута кампания по привлечению молодых людей на юридическую стезю. В деревенских поместьях, где испокон веку были сильны верноподданнические настроения, юношей заманивали в юристы, утверждая, что именно там они смогут дать отпор либеральным настроениям и принести пользу государю-императору. В городских дворянских собраниях, где всё больше становилось людей с либеральными взглядами, выбор профессии юриста преподносился как возможность послужить не царю, а сугубо закону, и принести пользу простым людям.

В 1865 году Анатолий Кони получил аттестат и в том же году фактически закончил работу над диссертацией «О праве необходимой самообороны». Труд был напечатан (необходимое условие перед защитой) в «Московских университетских известиях», но привлек внимание цензуры. В диссертации рассматривались условия применения необходимой обороны против лиц, облеченных властью. Проще говоря, автор советовал, как можно сопротивляться властям и не быть за это привлеченным к ответственности. Подобные рассуждения не могли понравиться охранке — в отношении Кони едва не возбудили уголовное дело. В конце концов ограничились предупреждением министра просвещения, но к защите диссертацию не допустили.

После окончания университета Кони год работал в Военном министерстве помощником дежурного генерала по юридическим вопросам. В 1866 году по собственному желанию (потеряв в заработке вдвое) Кони перевелся в Санкт-Петербургскую судебную палату на должность помощника секретаря по уголовному департаменту.

«Судебная реформа в первые годы своего осуществления требовала от судебных деятелей большого напряжения сил. Любовь к новому, благородному делу, явившемуся на смену застарелого неправосудия и бесправия, — у многих из этих деятелей превышала их физические силы, по временам некоторые из них “надрывались”. Надорвался в 1868 году и я. Появилась чрезвычайная слабость, упадок сил, малокровие и, после более или менее продолжительного напряжения голоса, частые горловые кровотечения».

— Тут необходимо понимать, что судебная реформа 1860-х годов была не просто реформой, это была полная перестройка всего судопроизводства, — говорит кандидат юридических наук, адвокат Сергей Афанасьев. — Ведь нужно было не просто ввести институт суда присяжных и учредить присяжных поверенных (адвокатов), нужно было создать новую судебную систему. Вводилось такое понятие, как судебное следствие, которое никак не зависело от полицейского. Адвокаты должны были научиться не просто хорошо говорить (хотя и это тоже было необходимо), но и включаться в судебный процесс. Самостоятельно искать свидетелей, добывать доказательства, правильно интерпретировать их в суде и подвергать сомнению доказательства обвинения. Прокуроры тоже должны были осознать, что их обвинение — не истина в последней инстанции, которую нельзя опровергнуть, а лишь документ, который вполне можно оспорить и разрушить всё дело. Судьи должны были привыкнуть к независимости («несменяемости», как это было прописано в судебном уложении того времени) и беспристрастности при вынесении приговоров; научиться правильно вести себя с присяжными, а не кричать на них, когда они делают что-то, по мнению судьи, неуместное: например, когда они задают ненужные вопросы и вообще не слушают, что им председательствующий говорит. И это, наверное, было самой главной проблемой в продвижении реформы. 

Только когда их сменили юристы новой формации, прошедшие через горнило новых законов и порядков в судебной системе, такие как Кони, можно было говорить о том, что реформа судебной система была закончена.

Весной 1869 года Кони окончательно слег от хронического переутомления и малокровия, его отправили на лечение в Карлсбад (Карловы Вары, Чехия), где в то же время лечился министр юстиции Российской империи граф Константин Пален (внук Петра Палена, организовавшего заговор против Павла I, возглавлял министерство юстиции с 1867 по 1878 гг.). Несмотря на ряд «антиреформ», проводимых Паленом (в частности, ограничение круга действий суда присяжных), он считался либерально настроенным политиком. В свете очень популярна была эпиграмма писателя Алексея Толстого:

Мы дрожим средь наших спален,

Мы дрожим среди молелен,

Оттого что так граф Пален

Ко присяжным параллелен!

Всяк боится быть застрелен,

Иль зарезан, иль подпален,

Оттого что параллелен

Ко присяжным так граф Пален.

Несмотря на разницу в статусе (примерно как у фельдмаршала с лейтенантом), министр Пален и помощник прокурора Кони часто и откровенно общались. Личность молодого юриста, его взгляды на жизнь и принципиальная позиция по отношению к закону и законности произвели на Палена сильное впечатление, и он пообещал поспособствовать карьере Кони, чтобы, заняв более высокую должность, тот смог всецело раскрыться и принести больше пользы как обществу, так и государству в целом.

Граф Пален своего обещания не забыл. В январе 1870 года, когда Кони вернулся из Карлсбада, его уже ждало назначение помощником прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. До болезни Анатолий Фёдорович служил товарищем (правильное название этой должности именно «товарищ») прокурора Харьковского окружного суда, и перевод в столицу было явным повышением. В конце июня того же 1870 года Кони едет в Самару уже губернским прокурором, но всего через месяц назначается прокурором Казанского окружного суда. 20 мая 1871 года Кони возвращается в Санкт-Петербург на должность прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. Фактически всего за год Анатолий Фёдорович из капитана стал полковником. Многие подчиненные Палена, лично знавшие Кони, предостерегали министра, что тот еще наплачется с таким принципиальным прокурором. Но Пален неизменно отвечал: «В моем департаменте нужна “судебная совесть”, и Кони как нельзя лучше подходит для этого».

Непрогибаемый

На должности прокурора Кони проработал четыре года, и за это время стал знаменитым. Именно в судебных выступлениях ярко проявился его талант оратора. Когда в Петербурге узнавали, что на процессе обвинение будет представлять Кони, зал был полон до отказа. А утренние газеты, в которых печатались его речи, раскупались в одночасье.

— Это было время истинной состязательности в судопроизводстве, — говорит Сергей Афанасьев. — Люди приходили насладиться яркими речами адвокатов и прокуроров, стать свидетелями талантливой полемики, убедиться, что иногда действительно в споре рождается истина. Кони своим талантом оратора выбивался из общего ряда обвинителей. 

И в общем-то они правы. Но бывают процессы, где доказательства преимущественно косвенные, либо собраны с поспешностью, а потому не очень правильно оценены. В таких случаях именно состязательность прокурора и адвоката определяет, будет подсудимый осужден или оправдан. И если в таком клинче сходятся два равных по таланту и силе противника, то можете не сомневаться — дело будет не просто интересным, а захватывающим.

В 1875 году Пален переводит Кони на должность вице-директора судебного департамента Министерства юстиции. В обществе заговорили о том, что Кони вскоре сменит на посту директора часто болеющего Владимира Адамова. Но карьера Кони двинулась в ином направлении. 24 декабря 1877 года он был назначен на должность председателя Санкт-Петербургского окружного суда.

24 января 1878 года Кони, после сдачи дел в министерстве, официально вступил в должность председателя суда. В этот же день Вера Засулич пыталась застрелить градоначальника Фёдора Трепова.

«Дело Засулич» моментально получило широкую огласку, причем общественность сочувствовала террористке. Дело в том, что стрелявшая мстила Трепову за его многочисленные превышения служебных полномочий и откровенный беспредел в отношении «неблагонадежных» граждан. Наиболее вопиющим случаем революционная общественность посчитала приказ Трепова высечь розгами студента Архипа Боголюбова летом 1877 года. Телесные наказания заключенных были запрещены в России в 1863 году, а потому приказ Трепова был незаконен. А когда узнали причину наказания — на прогулке в тюремном дворе не снял шапку перед градоначальником — возмущению людей не было предела. Засулич просто повезло (или не повезло) добраться до Трепова первой. Однако стрелком она оказалась никудышным, и лишь ранила генерал-адъютанта.

Вера Засулич была задержана прямо на месте преступления. Следствие было проведено в кратчайшие сроки (все доказательства имеются: факт попытки убийства, орудие преступления, многочисленные свидетели). Свою роль сыграло и прошлое Засулич: на январь 1878 года у нее в багаже имелся двухлетний тюремный срок, многочисленные приводы по подозрению в ведении революционной деятельности и ссылки сперва в Новгородскую область (поселок Крестцы), а потом в Харьковскую область под надзор полиции. В феврале следствие было закончено, на 31 марта 1878 года было назначено судебное следствие.

Пален и Александр II требовали у Кони гарантий того, что присяжные признают Засулич виновной в попытке политического убийства. Пален и Александр II, убеждая Кони, говорили, что если в нынешней ситуации Засулич оправдают, то это приведет к тому, что волна терактов просто поглотит Россию. И в конечном итоге оказались правы: после «дела Засулич» количество покушений на госслужащих резко подскочило, накрыв волной и самого императора, который пережил шесть покушений, пав жертвой седьмого 1 марта 1881 года. Но недавно назначенный председатель суда ответил, что влиять на присяжных будет политически неверно, это может привести к еще более негативным последствиям. Тогда Пален посоветовал своему протеже целенаправленно допустить несколько процессуальных ошибок, чтобы была возможность отменить вердикт в кассационной инстанции. На что Кони ответил: «Я председательствую всего третий раз в жизни, ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не стану, считая это совершенно несогласным с достоинством судьи!»

Благодаря бескомпромиссной позиции судьи Кони и блестящей работе адвоката Петра Александрова присяжные приняли версию защиты о том, что побудительным мотивом покушения были не политические (революционные) взгляды (что означало бы теракт), а возмущение беззаконным поведением Трепова. И оправдали Веру Засулич.

Александр II был в ярости. Он потребовал от Кони покаяния, публичных извинений и прошения об отставке. Кони спокойно выслушал гневный спич императора и ответил: «Если судьи России узнают, что председателя первого суда в России, человека, имеющего судебное имя, занимающего кафедру, которого ждет несомненный и быстрый успех в адвокатуре и для которого служба — далеко не исключительное и неизбежное средство существования, — достаточно было попугать несправедливым неудовольствием высших сфер, чтобы он тотчас, добровольно, с готовностью и угодливой поспешностью отказался от лучшего своего права, приобретенного годами труда и забот, — отказался от несменяемости, то не зададутся ли они вопросом: что же можно сделать с нами?» И Александр II не нашелся, что на это ответить.

Анатолий Кони остался на своем посту, а «козлом отпущения» стал граф Пален, лишившийся министерского портфеля. Еще одним немаловажным последствием «дела Засулич» стало то, что преступления по политическим мотивам вывели из гражданского судопроизводства и передали в ведение военных судов, где суд присяжных предусмотрен не был.

После «дела Засулич» Кони попал в долгую опалу. Постоянно курсировали слухи о том, что его вот-вот уберут с должности председателя суда. Его подчиненных обходили наградами, премиями, повышениями. Самого Кони постоянно исключали из разнообразных комиссий. Старались не направлять в Петербургский суд наиболее «громкие» и интересные дела. И этим лишь добавляли Кони популярности в общественной среде, подтверждая его славу как единственного независимого судьи России, который не прогнулся даже перед императором.

Особый ореол эпохи «делай как проще»

После убийства Александра II Кони всё-таки убрали из судей. В 1881 году Кони во время отпуска уехал за границу и уже там получил телеграмму от министра юстиции, пришедшего на смену Палену Дмитрия Набокова (дед будущего лауреата Нобелевской премии по литературе. — Прим. авт.) с предложением занять пост председателя департамента Петербургской судебной палаты. Это было не только повышением, но и возможностью вернуться в число людей, влияющих на судопроизводство в России. Кони ответил согласием и только по возвращении в Петербург узнал, что его элементарно обманули. Дело в том, что Анатолий Фёдорович всю свою карьеру работал в сегменте уголовного права. А теперь он должен был возглавить департамент по гражданским делам.

Впрочем, Кони не потерпел неудачу и в новой для себя сфере. Более того, он начал постепенно наводить порядок и в гражданском судопроизводстве. В частности, всячески пресекал попытки лоббирования в суде интересов одной из сторон представителями государственных структур. В январе 1885 года Кони назначают обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего сената (на тот момент это была высшая прокурорская должность). Как в своей книге утверждает Василий Смолярчук, настаивая на этом назначении, министр Набоков говорил Александру III, что обер-прокурора можно быстро убрать в случае малейшей оплошности. А вот уволить судью даже при прямом неповиновении гораздо сложнее — несменяемость закреплена в законе.

На должности генпрокурора Кони проработал шесть лет, расследуя самые крупные дела тех времен и не допуская при этом оплошностей. В 1891 году он обратился к императору с просьбой освободить его от должности, так как стало подводить здоровье. Александр III просьбу удовлетворил, но настоял на том, чтобы Кони стал сенатором и работал в уголовно-кассационном департаменте сената. Анатолий Фёдорович согласился и тут же получил «привет» от консервативной части общества, которая нашла свое выражение в злобной эпиграмме Виктора Буренина, напечатанной в «Новом времени»:

«В сенат коня Калигула привел,

Стоит он убранный и в бархате, и в злате.

Но я скажу: у нас — такой же произвол:

В газетах я прочел, что Кони есть в Сенате».

На что Кони ответил тоже эпиграммой, восхитившей всю российскую общественность:

«Я не люблю таких ироний,

Как люди непомерно злы!

Ведь то прогресс, что нынче Кони,

Где раньше были лишь ослы…»

Отойдя от повседневной юридической деятельности, Кони стал больше времени уделять преподаванию и литературному труду. В частности, роман «Воскресение» Лев Толстой написал, будучи вдохновленным рассказами Кони, с которым познакомился 1887 году. Анатолий Фёдорович после смерти Толстого тоже напишет книгу-воспоминание «Лев Николаевич Толстой».

В 1892 году Кони опять призовут на службу обер-прокурором. И опять на него взвалят «неподъемные» дела: расследование гибели парохода Владимир у порта Одесса в 1884 году, «дело о мултанском жертвоприношении». В последнем деле, ставшем настоящей сенсацией того времени, 10 крестьян-удмуртов из села Старый Мултан (Вятская губерния) обвинялись в том, что они убили человека в качестве жертвоприношения языческим богам. Все подсудимые были оправданы, а в царском судопроизводстве появилось понятие «кровавый навет».

В 1896 году Кони окончательно ушел со службы и занялся преподаванием. И продолжил этим заниматься после Октябрьской революции. Причем его лекции, неизменно популярные и собирающие большие аудитории слушателей, касались не только уголовного судопроизводства, но и ораторского искусства, изящной словесности, истории. Он также делился собственными воспоминаниями о встречах со знаменитыми писателями, художниками, деятелями науки.

Анатолий Фёдорович ни разу не был женат, хотя у него были длительные отношения с несколькими женщинами. Но завести семью ему сперва мешала карьера, потом забота о младших сестрах Ольге и Людмиле, затем о семье старшего брата, уличенного в мошенничестве с наследственными деньгами и сосланного в 1879 году в Сибирь. Последней любовью Кони стала жительница Харькова Елена Пономарёва, младше него на 24 года. Они познакомились в начале 90-х годов 19 века; сохранилось несколько сот писем, отправленных ими друг другу. В 1824 году Елена переехала к Кони и взяла на себя обязанности секретаря, помощника и хозяйки дома.

Весной 1927 года, уже будучи глубоким стариком (83 года), Кони читал лекцию в Доме ученых в Ленинграде, который не удосужились протопить. Почти сразу после лекции Анатолий Фёдорович слег с воспалением легких. От болезни Кони так и не оправился, скончавшись в Детском Селе (Пушкин) в 5 утра 17 сентября 1927 года.

— В наше время фигура Кони приобретает особый ореол, — считает юрист Сергей Афанасьев. — Для широкой общественности — это эталон честного судьи, для которого буква закона была важнее отношения к нему властей. Для юристов Кони — яркий пример того, что может получиться, если судебная реформа проводится действительно с целью изменения существовавшего ранее беззакония и беспорядка. После падения Союза у нас вроде как сменилась политическая система. 

Следуя требованиям демократического сообщества, мы ввели суд присяжных, отменили смертную казнь, старались (а точнее, делали вид, что стараемся) соблюдать права заключенных, отменили конфискацию имущества как дополнительный вид наказания, максимально смягчили Уголовный кодекс, выполняли решения ЕСПЧ. Но по сути никакой реформы не было. Союз рухнул в 1991 году, а новый УК РФ был принят только в 96-ом. Более того, вплоть до 2002 года все следственные и судебные действия регулировались старым, еще советским Уголовно-процессуальным кодексом. То есть по сути мы как жили в «совке» с его ограниченными свободами, так и продолжаем в нём жить. Чего стоит суд присяжных, если неугодный вердикт можно отменить одним щелчком пальцев? 

Тогда всё-таки существовала опасность обнародования чего-то не очень хорошего и последующее всенародное осуждение, а потому кто-то за что-то мог пострадать. Сейчас же времена, когда никто ни за что не отвечает, а наказаний за проявления беззакония не предусмотрено.

Приведу конкретный пример, — продолжает Афанасьев. — Недавно я в Городском суде Петербурга оспаривал решение районного судьи о заключении под стражу моего клиента. Он обвиняется в совершении преступления экономической направленности, а по таким делам имеется четкое постановление Пленума Верховного Суда, разъяснения Конституционного Суда, рекомендации Совета Судей, даже чуть ли не прямое указание Владимира Путина (он множество раз высказывал свою позицию по данному вопросу) о том, чтобы подозреваемых в экономических преступлениях заключать под стражу только в исключительных случаях. Моего клиента заключили под стражу, потому что — цитирую постановление следователя, одобренное районным судьей, — «…имеет во владении дачу в Ленинградской области и может скрыться от следствия». Скрыться на дачу, адрес которой известен следствию? Потому что за неимением загранпаспорта никуда больше он сбежать не может. Несмотря на абсурдность, судья просто автоматом дал согласие на арест. 

Ну и арестовать всегда проще, чем применить другой вид ограничения свободы. Да и с судебным следствием так же: зачем его проводить, если проще согласиться с тем, что провели в полиции или СК? Вот и получилась у нас чудебная (от слов чудесная и судебная) реформа под девизом «делай как проще».