«Мы всё бросили и ушли»

Истории переживших Холокост беженцев русско-украинской войны впечатляют даже на фоне ужасов, сопутствующих любым вооруженным конфликтам. Не только потому, что самым юным из этих людей — далеко за 80. Просто на склоне лет они вынуждены спасаться от агрессии страны, чей язык и культуру по праву считали своими.

В июне 1941-го образ врага был очевиден и однозначен, особенно для евреев, участь которых была предрешена. В феврале 2022-го захватчик, напротив, маскировал вторжение в соседнюю страну заботой о русскоязычном населении и необходимостью «денацификации» Украины. Реальность, однако, оказалось иной. Никто из местных евреев, давно разменявших девятый десяток и даже перешагнувших столетний рубеж, не думал бежать от мифических «украинских нацистов». Покинуть родной дом их вынудила интервенция российских «освободителей».

Русско-украинская война — вторая трагедия в жизни

— В день российского вторжения я корил себя: как же так, историк, должен был предвидеть подобное развитие событий, — сетует автор дюжины книг, кавалер украинского ордена «За заслуги» и ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия», председатель Всеукраинской ассоциации евреев — бывших узников гетто и нацистских концлагерей Борис Забарко.

О пережитом в Шаргородском гетто он может рассказывать часами, цепкая память шестилетнего мальчика сохранила жуткие подробности. Голод, холод, болезни. Жертв эпидемии тифа раздевали, а трупы складывали в огромную кучу: выкопать яму в промерзлой земле было невозможно. Груду нагих тел удалось похоронить лишь в марте 1942-го, многие дети остались сиротами, наступила пора самоубийств.

Чего не было в оккупированном румынами Шаргороде, так это массовых расстрелов и депортаций в лагеря смерти — и в этом уникальность местного гетто. Впрочем, в 1943-м юного Борю с мамой забрали в качестве заложников. Их не били, просто не кормили и не поили, а потом выстроили колонну на берегу реки, грозя расстрелом, если не выдадут мужчин для работы в трудовых лагерях. Так несчастные простояли целый день, а потом их всё-таки погнали к месту предполагаемой казни. Шли долго, пока не увидели бегущую по полю женщину, кричавшую полицаям: «Не чіпайте її, це моя сестра». Подруга мамы — украинка Аня Самборская — выхватила еврейскую семью из колонны. Остальных заложников через несколько часов тоже отпустили.

Русско-украинская война стала второй трагедией в жизни 88-летнего Забарко. Покидать осажденный Киев он не хотел, но постоянные тревоги поставили единственную внучку на грань нервного срыва. В марте 2022-го они сели на переполненный эвакуационный поезд Киев — Львов и через Ужгород и Будапешт добрались до Штутгарта. В Германии Забарко человек известный: здесь еще много лет назад в издательстве Dittrich Verlag вышли его мемуары «Выжили только мы» и серия книг о Холокосте. 21 октября 2009 года историк стал седьмым украинцем, награжденным орденом «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия». В ФРГ нашли убежище и многие члены возглавляемой им Ассоциации.

Эвакуируясь, ученый оставил на столе в кабинете почти подготовленный к печати сборник воспоминаний украинских евреев, переживших Холокост. Мог бы завершить этот труд и в Германии — технологии позволяют. Но недавно в трубке раздался знакомый голос. Звонил Борис Михайлович. Из Киева, куда вернулся в начале 2024-го…

Пообещали дожить до конца войны

Не все наши герои так энергичны и мобильны, как продолжающий работать историк Забарко. К началу российского вторжения родителям звезды легендарной команды КВН ДГУ Евгения Чепурняка было на двоих 187 лет. На момент эвакуации из Днепра Самуил Зиновьевич и Мила Эммануиловна уже несколько лет практически не покидали квартиру. Но 24 февраля 2022-го в пять утра мощный взрыв выбил стекла в их комнате. Остановились часы, словно подводя черту под прошлой жизнью. Жизнью, в которой уже была не эвакуация даже, а бегство от смерти. 

Жил, где придется, грел ноги в навозе, курил кизяк, пил воду из реки, где плавали трупы.

«Папа всю жизнь ничего не хотел покупать, — рассказывает Евгений. — Он всегда считал, что нужно быть готовым всё бросить и уйти. Так и случилось, мы всё бросили и ушли». Отец на протезе, мать с ходунками — их в прямом смысле вволокли в автобус, где старики так и не сомкнули глаз до Львова, несмотря на снотворное. «Не понимаю, как они выдержали, — это железное поколение», — говорит актер, добавляя, что жизнь самых близких людей началась с эвакуации и заканчивается эвакуацией.

Мила Эммануиловна помнит, как немцы практически на их глазах высадили десант в Пятигорске, как ехали на крыше поезда, как падали в кукурузу при обстрелах. «Просто жизнь тогда была впереди, а сейчас она прожита, — размышляет Евгений. — И люди в столь почтенном возрасте должны наслаждаться общением с внуками и правнуками, а не совершать прыжки от обезумевшего соседа». Однако пришлось. Из Львова был путь на Варшаву, а оттуда — в Израиль. «Они пообещали мне дожить до конца войны, а я пообещал вернуть их домой», — подытоживает Народный артист Украины.

«Они шо, с ума сошли?»

А вот мама учительницы математики из Мариуполя Ирины Полюшкиной домой уже не вернется. В 1941-м Софье Калмановне было всего полтора года, но она помнила эвакуацию, помнила, как разбомбили их поезд, как двое суток пришлось сидеть на снегу… Бывшая заведующая детским садом в последние годы была парализована и требовала постоянного ухода. Услышав о начале войны, простодушно спросила: «А кто напал? Немцы?» «Нет, — ответила дочь, — Россия». И у пережившей Холокост женщины вырвалось с украинским акцентом: «Они шо, с ума сошли?» Слова эти до сих пор стоят в ушах Ирины.

Когда на детскую площадку рядом с домом прилетел снаряд и ударной волной выбило окна в комнате дочки и в спальне мамы, старушку перенесли на два старых матраса в гостиную. Как назло, на фоне отключения всех коммуникаций ударили морозы — в квартире было минус пять. Поэтому Софью Калмановну укрывали тремя одеялами и обкладывали бутылками с горячей водой.

После прямого попадания в подъезд сложился пролет, пожар пошел по всему стояку, и парализованная женщина едва не сгорела живьем: спас зять, который рубил топором всё, что могло гореть, и сбрасывал вниз. В отдельную проблему вылился ежевечерний укол инсулина. Свет давно отключили, поэтому Ира брала ханукию (светильник, который зажигают на Хануку. — Прим. ред.), быстро переодевала маме памперс и колола — пока снайпер не засек огонек.

16-летнюю дочку в те дни приютили знакомые в другом, как казалось, относительно безопасном районе города. 

Семье удалось эвакуироваться через Крым, но в севастопольской больнице Софье Калмановне занесли инфекцию, от которой она скончалась через месяц после репатриации в Израиль.

Никогда не думала, что страна-соседка может так поступить

К сожалению, ушла из жизни и другая наша героиня из Мариуполя — Эльвира Михайловна Борц. В годы Холокоста ее спасли соседи-украинцы, а в апреле 2022-го, за считанные часы до полной блокады города, 86-летнюю старушку вывезла в Киев племянница — Инна Затолока. Дом Инны разбомбили еще 18 марта, а 8 апреля было разрушено здание в порту, где скрывалась семья. Артиллерия, крылатые ракеты, минометы, корабельные орудия, фосфорные бомбы — каждый день превращался в испытание адом.

Преодолеть многочисленные российские блокпосты помог (своим присутствием) 93-летний муж Эльвиры Михайловны — Николай Алексеевич, ленинградец-блокадник, в прошлом — советский морской офицер. Когда на одном из КПП российский солдат поинтересовался, в какую блокаду было тяжелее, женщина ответила за мужа (уже плохо понимавшего, что происходит): мол, эта блокада бессмысленнее и тотальнее. «Никогда не думала, что страна-соседка может так поступить», — делилась с нами внучка главного раввина Приазовья и инженер, в 1960-е проектировавшая новые кварталы Мариуполя. Николай Алексеевич умер в Киеве в июне 2022 года, а в декабре 2023-го не стало и Эльвиры Михайловны.

Приняла обстрел за раскаты грома

Когда в марте 2022-го 83-летняя Лариса Воловик покидала родной Харьков, в квартире звенели два ключа — от дома и от первого в Украине музея Холокоста. Осенью 1941-го маленькой девочкой Лариса бежала с родителями из небольшого городка, название которого известно сегодня всему миру, — Бахмут. В январе 1942-го нацисты живьем замуровали оставшихся в городе евреев в горизонтальной штольне алебастрового завода.

От первой эвакуации у девочки остались смутные воспоминания: о том, как в холодной теплушке волосы примерзли к железному поручню, как в Семипалатинске прожаривали одежду, избавляясь от вшей… А 24 февраля 2022-го Лариса Фалеевна проснулась от необычных звуков, которые приняла сперва за раскаты грома. Но это была не гроза, а война. Спустя несколько дней выбитые в квартире окна не оставили пожилым супругам выбора, тем более что воздушные тревоги объявляли едва ли не каждые два часа, а в доме не было бомбоубежища.

Уезжали в Днепр одним из последних эвакуационных автобусов, дальше был перевалочный пункт в Молдове и репатриация в Израиль. Женщина планировала вернуться в Харьков, возобновить работу музея, которым занималась на протяжении 30 лет, успела записать ролик для проекта Exodus-2022, а за два дня до ее неожиданного ухода из жизни мы согласовали список гостей эфира. Он всё-таки состоялся, став данью памяти основательнице первого в Украине музея Холокоста.

«Ненастоящая эвакуация»

99-й год пошел Песаху Шенгайту, в отрочестве бежавшему от немцев за Урал, а в старости — от русских за Майн. В июле 1941-го 16-летний учащийся ремесленного училища рыл окопы близ Днепропетровска, пока немцы не подошли вплотную к городу. Месячное путешествие в теплушке завершилось на крохотной станции Нейво-Шайтанск, где юношу приняли слесарем-инструментальщиком на завод, выпускавший саперные лопатки.

Прошло больше 80 лет, и тот же вопрос — уезжать или оставаться? — снова встал перед уже 96-летним Петром Бениаминовичем. Поначалу он не хотел трогаться с места: мол, ненастоящая это эвакуация, заводы и станки ведь не вывозят, как в 1941-м… Но с четвертого этажа хрущевки спускаться в убежище с больной ногой не было никакой возможности, и в сопровождении сына — исполнительного директора Киевской городской еврейской общины и соавтора проекта Exodus-2022 Анатолия Шенгайта — мужчина выехал в Молдову, а затем — в Германию.

«Пригощайтесь борщиком»

В Германии оказалась и заслуженный учитель Украины, киевлянка Светлана Петровская, дочь которой — известная немецкая писательница Катя Петровская — живет в Берлине. 24 февраля 2022 года началось для Светланы Васильевны не только с сирен, но и с похорон друга — диссидента советской эпохи, Героя Украины, известного литературоведа и экс-министра культуры Ивана Дзюбы. Пожилая женщина, недавно перенесшая операцию на позвоночнике, не могла не прийти на Байковое кладбище, хотя по городу уже стояли заграждения и везде раздавались взрывы. И тем же вечером спустилась с двумя палками в подвал соседней школы, откуда практически не выходила десять дней. Первое время приходилось лежать на партах — после операции это была сущая пытка, но вскоре друзья притащили матрас.

В начале марта учитель истории с 63-летним стажем записала видеообращение к российским коллегам и матерям, призвав их остановить войну и не пускать сыновей убивать украинцев. Но ситуация усугублялась, дочь уговаривала приехать, и Светлана Васильевна решилась. Взяла с собой трубки мужа (литературовед и писатель Мирон Петровский. — Прим. ред.), его первую книгу о Корнее Чуковском, «Кобзаря» Шевченко, сборник стихов и песен Окуджавы, полученный в 2019-м польский Орден Улыбки и Орден Заслуг перед Республикой Польша.

У синагоги, откуда отходил эвакуационный автобус, познакомилась с молодой мамой, только что привезенной из роддома с четырехдневным сыном. Противотанковые ежи, блокпосты и плач малыша вызвали в памяти коренной киевлянки картины первой эвакуации — в июле 1941-го. Часть семьи тогда осталась в городе и… сгинула в Бабьем Яре.

А сейчас ехали 26 часов, постоянно меняя маршрут и продираясь какими-то тропами. Уже в дороге выяснилось, что беженцев везут в сторону Мукачево. К тому времени обращение Петровской широко разошлось по миру, вызвав огромный резонанс. «Бывали совершенно нелепые ситуации, — рассказывает она. — Два часа ночи, остановка на туалет: мороз, я с палками, на всё про всё — пара минут. И вдруг раздается звонок из The New York Times: «Светлана Васильевна, хотим взять у вас интервью».

Дальше был отель у центрального вокзала Будапешта, где нашли приют тысячи беженцев. Дети в страшном психологическом состоянии — крики, плач, матери растеряны, многие приехали в чем стояли. Тогда 86-летняя основательница украинского Общества Януша Корчака отправилась к директору местного цирка, уговорив выдать 30 бесплатных билетов для маленьких украинцев. Назавтра обратилась с той же просьбой, а на третий день слезы у малышей исчезли и прекратились крики. Параллельно кавалер Ордена Улыбки организовала кружки по интересам и проводила время с детьми с семи утра до часа ночи. «С одной стороны, была рада, что в своем возрасте могу быть полезна, — признается Светлана Васильевна. — С другой — физически не выдерживала этой нагрузки: каждую ночь тело сводили жуткие судороги».

После Будапешта Петровская заехала в концлагерь Пангау близ Зальцбурга, где сидел ее отец — лейтенант Красной армии. В Берлин уезжала из Вены. «На вокзале стоял накрытый стол для украинских беженцев, но я была не голодна и просто проходила мимо, когда вдруг подбежали две девчушки в масках, — вспоминает женщина. — Одна из них протягивает мне миску, а вторая читает по бумажке українською мовою: «Пригощайтесь борщиком». И тут у меня брызнули слезы прямо в этот борщик».

В Германии заслуженный учитель Украины дала множество интервью, часто выступала, открывала выставку «Лица украинских беженцев» в Берлине, но… к своему 88-му дню рождения вернулась в Киев. Размышляя о соседней стране, с которой связано немало воспоминаний, признается, что «ненавидит российскую власть, но не может ненавидеть народ и язык». «Я стала тем человеком и тем учителем истории, которой вобрал в себя лучшую, демократическую часть русской культуры — Чехова, Короленко, Окуджаву, — говорит Петровская. — Я не хочу обходиться без их творчества и не воюю с языком и культурой».

Скучает по Украине, где прожила сто лет

Школьная учительница Доба Губергриц — коллега Светланы Петровской, правда, преподавала она не историю, а русский язык и литературу. Отметившая свой 102-й день рождения, Доба Ефимовна появилась на свет в городке Орехов Запорожской области, 80 процентов которого было разрушено в ходе нынешней войны.

На ее глазах строился Днепрогэс, девочкой она помнит, что, когда возводили плотину, «все от мала до велика несли хотя бы один кирпич, участвуя в общем деле». Врезались в память речь Молотова 22 июня 1941-го и как сбрасывали с крыш «зажигалки». Отца и сестру (та была медиком) призвали, а Доба с мамой отправились в эвакуацию и после долгих скитаний (Пятигорск, Баку, Тбилиси, Дербент) оказались в Маргилане. Девушку, окончившую к тому времени два курса учительского института, приняли на ткацкую фабрику. «Моей обязанностью было кормление шелкопрядных червей», — рассказывает она с улыбкой.

В Киеве Губергриц осела сразу после освобождения города в конце 1943-го, разбирала завалы на Крещатике, а потом почти полвека проработала учительницей. С началом российского вторжения в убежище не спускалась: годы не те. Вместо этого оборудовала в прихожей нечто вроде укрытия из картона, бросила туда матрас и слушала по приемнику объявления о воздушных тревогах. «К окну не подходить, свет не включать — всё это я делала, поскольку хорошо помню ту войну», — рассказывает старушка. В середине марта ей предложили репатриироваться в Израиль, дав на сборы два часа. Успела.

Оказавшись старейшей репатрианткой из Украины, Доба Ефимовна сразу привлекла внимание СМИ. Женщина много читает, регулярно созванивается с бывшими учениками, рассеянными по миру, и следит за новостями с двух фронтов. «Когда в день вторжения ХАМАСа ко мне привели беженку с юга и поинтересовались, знаю ли я, что в Израиле тоже идет война, я попросила не разговаривать со мной, как с идиоткой», — кипятится она. И говорит, что, несмотря на всю признательность Израилю, скучает по Украине, где прожила сто лет.