Радикальный баланс самурая

Перформанс смерти и жизни

25 ноября 1970 года Юкио Мисима отправил редактору рукопись заключительного романа тетралогии «Море изобилия». Тем же утром, облаченный в мундир «Общества щита» и со старинным самурайским мечом на боку, писатель вместе с группой единомышленников явился на базу сил самообороны в Итигае и взял в заложники ее коменданта. Вскоре Мисима обратился к военным с пламенной речью против действующей власти и конституции, принятой после поражения во Второй мировой. Впечатления оратор не произвел, тем более что его слова заглушал шум полицейских вертолетов. В ответ летели оскорбительные выкрики. Желающих ввязываться в его авантюру не нашлось. Следом «лишившийся чести самурай» с троекратным «Да здравствует император!» вспорол себе живот. Премьер-министр Японии объяснил отчаянный поступок Мисимы не мудрствуя: «Да он просто свихнулся».

«В исходе “заговора” у Мисимы ни малейших сомнений не было. Есть множество свидетельств тому, что писатель и сам не принимал всерьез затею с мятежом», — писал его многолетний переводчик Борис Акунин. Мисима был заворожен идеей достойной смерти. Государственный переворот оказался эффектной декорацией. Смерть писателя — перформансом с самой высокой ставкой. Жест был важнее идей. О «смертельном номере» Мисимы слышали многие из тех, кто не читал ни одной его книги. И в то же время хватает поклонников, весьма смутно представляющих политическую программу литератора. Мисима перевоплотился в легенду о Мисиме и, похоже, так и задумывал.

В жизни писателя тоже присутствовал элемент шоу. Не всякий «западник» за несколько лет превращается в правого консерватора-радикала. Еще оригинальнее смотрится деятель культуры, создавший и содержавший свою боевую организацию — «игрушечную армию капитана Мисимы», как называли «Общество щита» недоброжелатели. Впечатляет и его фанатичное увлечение бодибилдингом. Интеллектуал-качок — сочетание небанальное. Кстати, в детстве и молодости Мисима, наоборот, был очень болезненным, что помогло ему избежать участия во Второй мировой. Умение сочетать трудно сочетаемое проявлялось и в другом. Мисима легко находил себя в разных жанрах. Помимо прозы оставил внушительное драматургическое и публицистическое наследие. При этом умел попадать в формат как интеллектуальных, так и самых популярных изданий. Он снимался в кино и выступал на сцене как певец. А родись в наши дни — наверняка играючи покорил бы инстаграм. В 1963 году один из самых известных фотографов Японии Эйко Хосоэ выпустил альбом «Наказание розами», состоящий из утонченных фотографий Мисимы. При этом писатель не пренебрегал и съемками для эротических журналов. Чтобы представить эффект от его воображаемого профиля в «инсте», достаточно взглянуть на Мисиму в образах Св. Себастьяна и самурая.

Он был хорошо известен в мире, был номинантом на «нобелевку». В Японии же стал настоящей звездой и органично смотрелся в этой (подходящей далеко не каждому автору) роли. Отличался плодовитостью. Ушедший всего в 45 лет, писатель создал несколько десятков романов, а в его собрании сочинений насчитывается 42 объемных тома. Внешне Мисима более чем успешно вписался в жизнь современного японского общества, но внутренне — и книги тому прямое свидетельство — переживал острое несовпадение с ним. «Дом Кёко» и «После банкета» в этом смысле — показательные романы. Их публикации оказались по-разному скандальными. 

Что же касается «Дома Кёко», то в глазах критиков и коллег этот очень личный роман стал «первым крупным провалом» признанного автора. Японист Александр Чанцев в статье о книге объясняет, что Мисима делил свои работы на тексты для широкой аудитории, написанные для заработка и продвижения, и настоящую литературу. «Дом Кёко» он, безусловно, относил к последней категории и считал роман этапным — как бы «венчающим его личное третье десятилетие». Писатель возлагал на книгу большие надежды и работал над ней с самурайской самоотверженностью. Поэтому реакцию литературной публики воспринял очень болезненно и даже испытывал желание самоизолироваться от общества. Было, впрочем, и альтернативное мнение. Уже тогда отдельные ценители называли роман одной из главных творческих удач писателя.

Притяжение противоположностей

Персонажи «Дома Кёко» — компания молодых людей, объединенных местом встречи — собственно, жилищем их общей подруги. У Кёко царит исключительно свободная атмосфера, располагающая к грустноватому веселью растерянных и к откровенным разговорам. 

Казалось бы, повествование должно тут же рассыпаться — превратиться в сборник новелл, едва прицепленных друг к другу. Такой прием можно было бы оправдать метафорой отчуждения, пронизавшего крепнущее общество потребления. Но именно воздух современности оказывается первым связующим веществом «Дома Кёко». Какой он, воздух? Безвоздушный. Выкачанный. Вакуум, из которого каждый герой пытается выбраться по-своему. «Тот бесконечно свободный, безгранично радостный период отрочества, когда верилось, что мир состоит из мусора и осколков, безвозвратно исчез. Сейчас очевидно лишь одно: вот огромная стена, и они стоят, уткнувшись в нее носами». Герои — перспективный боксер Сюнкити, чувствительный, слегка «не от мира сего» художник Нацуо, нарциссичный неудачливый актер Осаму и сотрудник корпорации Сэйитиро, интеллектуал, разыгрывающий роль конформиста, — отличаются лишь манерой поведения и стратегиями. На деле же они очень похожи. И это второе связующее вещество текста.

Уже по первым страницам объемистого «Дома Кёко» становится ясно, что это сложный, «умный» роман. «После банкета» производит обратное впечатление — быстрого и ни к чему не обязывающего чтения про любовь и политику. Главная героиня, немолодая, но кипящая энергией Кадзу, содержит элитный ресторан. Его завсегдатаи — члены консервативной партии, с которыми обходительная хозяйка водит дружбу. Неожиданно (а как еще это бывает?) в ее жизнь вторгаются сильные чувства к политическому противнику постоянных клиентов. Пожилой Ногути как раз баллотируется на выборы мэра Токио от маломощной (но честной — ну почти) партии новаторов. Страстная и отчаянно влюбленная Кадзу, разумеется, не остается в стороне и готова поставить на кон судьбу своего ресторана. Отношения с Ногути развиваются параллельно с подготовкой к выборам. И то, и то непросто. Вскоре выясняется, что новоявленные партнеры — полные противоположности, далеко не всегда способные поймать понимание и прийти к компромиссу. Бывшие друзья Кадзу из консервативной партии не настроены жалеть оппонентов и имеют куда более внушительный финансовый и административный ресурс. Ставки высоки! И самоотверженности влюбленных может не хватить. Общая победа, как, впрочем, и общее поражение, — серьезное испытание для отношений.

Вопреки столь разным описаниям, «Дом Кёко» и «После банкета» похожи. Сходство касается прежде всего действующих лиц. И там, и там сюжет — только декорация для раскрытия персонажей. Казалось бы, романы можно назвать психологическими. Но чем дольше вглядываешься в героев, тем больше сомнений вызывает этот эпитет. Отыскать хотя бы одного сложного человека на обе книжки затруднительно. Персонажи Мисимы — скорее выкрученные на максимум и очищенные от полутонов кристаллизованные концепции.

Живая и мертвая вода Мисимы

Друзей из «Дома Кёко» принято считать отражениями разных сторон личности самого автора. Боксер Сюнкити воплощает борьбу. Его главное правило — «совсем не думать». А ориентир — старший брат, погибший во Вторую мировую. Повезло, считает Сюнкити: ему не пришлось жить в пошлые времена, когда мужчине сложно проявить себя всерьез. Нарцисс Осаму вечно разыскивает зеркало, но не столько чтобы полюбоваться своим красивым лицом и мускулистым телом, сколько для того, чтобы убедиться, что он существует на самом деле. В этом же заключается и смысл его актерства — быть увиденным. Прикованные взгляды зрителей — тоже доказательство жизни. Для «карьериста» Сэйинтиро залог подлинного существования — отказ от иллюзий и принятие неизбежности смерти. Ежедневно он надевает маску заурядного человека и притворяется, что играет по правилам общества потребления, но помнит о собственном притворстве. Художник Нацуо ищет особой чистоты мировосприятия, которая сделает его органичнее, поможет сродниться с природой. К великолепной четверке можно добавить и Кёко, растворяющуюся в переживании судеб других.

Методы разнятся, но цель, если вдуматься, одна и та же. 

Спряталась за огромной стеной эпохи. Отличаясь по эмоциональному тону, Мисима в своем ощущении времени оказывается созвучен западным критикам общества потребления — автору «симулятивной реальности» Бодрийяру, создателю «одномерного человека» Маркузе, наконец, писателям-битникам. Они (и не только) остро ощутили утрату чувства реальности, увидели современность как яркий фантик, прикрывающий лишь другие скрученные в «конфету» фантики.

В «Доме Кёко» полно таких «фальшивых» образов. «Мир превратился в причудливый бесконечный спектакль с громоздким реквизитом из папье-маше, под необычайно яркими софитами». Интеллектуал Сэйинтиро видит в современности прежде всего попытку слепить из пошлого благополучия иллюзию надежного настоящего, в которой общество охотно прячется от страха смерти. Боксер Сюнкити, бредущий по запруженной транспортом вечерней улице, вдруг приходит к безумному, но символичному умозаключению: «В поединке с автомобилем я, пожалуй, проиграю». «Общество обывателей разрослось, механизировалось, стало однородным, превратилось в огромную фабрику-автомат». Может быть, как раз поэтому Сюнкити больше всего на свете не хочет думать. Сегодня на ринге его главные противники — современные прагматичность, утилитарный подход, чрезмерно рассудочный порядок вещей, почти не оставляющий места человеческой органике.

В «После банкета» эта же идея выражена драматичнее и четче. Политическая борьба Кадзу и Ногути против консервативной партии (их кандидат в книге не описан никак — абсолютно безличен) на самом деле — сражение человеческого с механизмом: «Деньги врага надвинулись, как крушащая всё на своем пути машина… сожалеть надо не из-за того, что не хватило средств, а из-за того, что и ее чувства, и логика Ногути не принесли результатов». Кадзу и Ногути — противоположные герои-концепции — «женское» и «мужское» природные начала. Кадзу — олицетворение витальной силы. Она полна энергии, органична, умеет очаровывать, но совершенно не системна. Ногути же, наоборот, воплощает порядок. Он благороден, сдержан и живет, строго следуя принципам. Их характерные черты эффектно показаны Мисимой во время предвыборной агитации. Кадзу завоевывает сердца толпы харизмой и близостью к народу, при этом почти ничего не говоря по существу. Ногути, наоборот, внятно излагает политическую программу, однако сухость мешает ему зацепить откровенно скучающую аудиторию.

Нет, оба они отчетливо не самодостаточны — потому и тянутся друг к другу. Думается, их тандем — философский идеал Мисимы. Наиболее точно его выражает оксюморон «радикальный баланс» — самоотверженное растворение друг в друге хаоса и порядка, природы и цивилизации, витальной энергии и ценностей. Мисима, как это ни причудливо, действует подобно герою славянских сказок. Для того чтобы оживить погибшего богатыря реальности, ему нужна «мертвая вода» (структура, этика) и «живая вода» (витальность). Писатель наверняка знает, что одно без другого не работает.

«Дом Кёко» сложно принять за веселую книгу, но образ органичного художника Нацуо, как будто отыскавшего ближе к финалу тот самый «радикальный баланс», оставляет надежду на возрождение. «После банкета», наоборот, заканчивается иллюзией хэппи-энда, но сквозит разочарованием. Мечта о хрупком балансе витальной силы и этики никак не может противостоять реальности, которая более не нуждается ни в чувствах, ни в ценностях. Мечущийся из крайности в крайность маятник отношений Кадзу и Ногути не умеет прийти в равновесие и ломается. И можно, конечно, попытаться принять эту жизненную драму. Но писатель Мисима остается «человеком бунтующим». 25 ноября 1970-го он то ли по-самурайски идет до конца, не питая иллюзий насчет успеха своей странной революции. То ли решается на последний отчаянный жест — плевок в вечность, поманившую и «радикальным балансом», и «подлинной жизнью», но так обманувшую несоразмерностью реального и возможного.