Мечта дирижера 

Десять лет назад Валерий Гергиев написал письмо Владимиру Путину. Чтобы «продолжить исторические традиции Дирекции Императорских театров», он предложил объединить Мариинский театр с несколькими культурными учреждениями Санкт-Петербурга (Академией Русского балета, Санкт-Петербургской государственной консерваторией и Российским институтом истории искусств).

Ходили слухи, что для маэстро это такой пробный шар. Ведь Дирекция Императорских театров, традиции которой он обещал «продолжить», включала в себя, помимо театральных школ, — Мариинский, Михайловский, Александринский, Большой и Малый театры. Смысл существования дирекции был не просто административным. Драматические, оперные и балетные постановки делались не только под контролем императорского двора, но и для императорского двора. Тогдашние правители Российской Империи были активными участниками театральной жизни (как это работало, можно прочитать в воспоминаниях последнего директора, который занимал пост с 1901 по 1917 гг.).

Создать плацдарм для возрождения этой дирекции в 2013 году Гергиеву не удалось. Хотя, казалось, были все предпосылки.

Во-первых, Валерий Гергиев — выдающийся дирижер, известный и всемирно признанный. Он руководил Мюнхенским, Лондонским, Роттердамским оркестрами, был главным приглашенным дирижером Метрополитен-опера. Он — регулярный гость и всех главных фестивалей мира, и просто популярный музыкант, собирающий полные залы по всей планете.

Во-вторых, он давний друг Владимира Путина. Сейчас вспоминают, как он давал концерты в Цхинвале после войны с Грузией в 2008-м и в сирийской Пальмире в 2016-м, как подписал письмо в поддержку присоединения Крыма в 2014 году, как промолчал насчет войны в Украине, и так далее. Но это не главное. Главное — Гергиев изначально «свой» человек для российской элиты. Путин и его окружение действительно считают Гергиева великим музыкантом и частью собственной «команды». Как известно из расследования ФБК, Гергиев даже в бизнесе перенял их стиль ведения дел.

В-третьих, Гергиев — мощный менеджер. Хотя многие знакомые с ним отмечают его импульсивность и привычку замыкать решение всех, даже самых мелких бытовых вопросов на себе, — что вкупе с очень плотным и одновременно хаотичным графиком часто приводит к параличу принятия решений и назначению важных встреч в районе двух часов ночи, — количество реализованных проектов говорит само за себя. Уже много лет он сочетает административное и художественное руководство, и при том дает десятки (!) выступлений ежемесячно — а это очень высокие, запредельные цифры (по некоторым оценкам, такое число сильно вредит качеству исполнения).

Но в России-2013 такой человек всё еще мог проиграть в аппаратной борьбе. Не получив в управление те институции, Гергиев в 2016 году присоединил к Мариинке Государственный Приморский театр оперы и балета во Владивостоке («Приморская сцена» Мариинского театра) и Северо-Осетинский театр оперы и балета во Владикавказе (ректором же Академии Ваганова, к слову, стал близкий к Гергиеву Николай Цискаридзе — у которого как раз был давний конфликт с Владимиром Уриным).

Тем временем Большой театр, который прочили Гергиеву еще с начала 2000-х (но тогда Гергиев «слышать про него не хотел»), проходил зону турбулентности. Сначала после подозрений в нечистоплотной реконструкции, серии увольнения артистов и покушении на худрука балетной труппы Сергея Филина был уволен директор Иксанов. Пришедший ему на сцену новый директор — Владимир Урин — был известен как опытный театральный менеджер, причем скорее западного стиля.

Как отмечает ректор ГИТИСа Заславский, Урин старался держать все скандалы внутри театра и не выпускать их в медийное поле. Он предпочитал вести аккуратную центристскую политику, из-за этого подвергался критике с обеих сторон.

Для одних Урин был недостаточно патриотичен; и когда Серебренников поставил спектакль «Нуреев», и вдруг Серебренникова арестовали (летом 2017 года), Урин перенес, но не отменил премьеру.

Для других — Урин был недостаточно прогрессивен. Его копродукции с западными театральными институциями критиковали за отсутствие собственных ярких постановок мирового уровня. Шутили, что главный зарубежный оперный режиссер, ставящий в Большом театре, — это Дмитрий Черняков, а остальной репертуар преимущественно составляли премьеры российских драматических режиссеров (тот же Серебренников, Женовач, Писарев, Туминас).

Когда началась война, Владимир Урин подписал антивоенное «письмо худруков», чем вызвал — по мнению инсайдеров — особое раздражение в Кремле. Одно дело, когда высказываются «деятели культуры», такие как Басилашвили, Райкин, Миронов, — те самые «свои» для российской элиты. Они могут заблуждаться и могут позволить себе «эмоции». Другое дело — когда рядом с Алисой Фрейндлих и Ниной Усатовой в списке оказывается «наемный менеджер» Урин, которому доверено национальное достояние.

Гергиев же никаких писем не подписывал и о войне не высказывался. С гордым молчанием он воспринял разрывы контрактов с западными театрами. И тогда, в марте 2022 года, Владимир Путин вдруг сам — внезапно — предложил Гергиеву объединить Большой и Мариинский театр под единым управлением. «Как вы относитесь к такой идее, воссоздать такую общую дирекцию?» — спросил Путин.

Видимо, на март 2022-го администрация президента и Гергиев сочли театрально-культурную ситуацию в стране слишком волатильной. С учетом давнего «противостояния» Гергиева с Большим театром легко было представить, что реформа вызовет активное недовольство труппы; и с этим решили повременить.

И вот сейчас, когда прошло время, «всё и все успокоились», коллеги наконец пошли на реализацию проекта. Сделать это, кажется, решили одновременно и под выборы — и как подарок Гергиеву на 70-тилетие. В прошлых случаях увольнения нежелательных худруков ждали либо окончания контракта (как с Андреем Могучим в БДТ), либо формального повода (как с Михаилом Бычковым в Воронежском Камерном театре — отказавшимся сотрудничать по линии поддержки ветеранов СВО). Контракт у Урина был до 2027 года, и на все указания «сверху» об удалении имен «высказавшихся против СВО» с афиш он соглашался.

Правда, если бы Владимир Урин сам хотел сохранить свой пост, ему не стоило бы говорить об этих новых цензурных правилах публично. Как опытный аппаратчик, Урин не мог не знать, на что идет.

Его отставка и назначение Гергиева стали результатом совпадения сразу нескольких факторов. Это и зачистка культурной среды после начала войны в России, и ужесточившиеся требования по лояльности, и желание наградить «друга» Гергиева и исполнить его давнее желание. Но есть тут и художественное соображение: Большой театр, разумеется, сегодня это не просто театр, а «театр для элиты». В эту «элиту» входит и широкая светская публика, от гостей вечеринок журнала «Москвича» и жен олигархов до сотрудников министерств и высоких дипломатических гостей.

Гергиев понимает эту задачу, и он способен создавать именно то искусство, которое пользуется спросом у целевой аудитории. Сама манера, в которой произошло назначение Гергиева, — молниеносное, хотя и отложенное из-за утечки, — напоминает настоящую спецоперацию. И эта форма подсказывает содержание: будто специально для тех, кто до сих пор задается вопросом: «Наступит [ли когда-нибудь] момент, когда руководство Большого будут менять ну хоть на каплю более цивилизованно?»

Нет. Крупные государственные театры в России — это феодальные наделы, и за верную службу можно получить новый феод. Эта система сложилась не за время войны: она и есть настоящая традиция дирекции императорских театров, позже продолженная советской системой репертуарных театров. В новой России в 1990-е и 2000-е были робкие попытки что-то с ней сделать, но они — как и в других сферах — успехом не увенчались.