«ФСБ лишило меня папы» 

Урьяне воспитывает двоих подростков — Гульнару и Керима — одна. Ее муж Сервер несколько лет назад стал фигурантом так называемого «дела Хизб ут-Тахрир» — организации, запрещенной в России. Сестра и брат прекрасно знают, где их отец. 

С сотрудниками ФСБ, обысками и судами дети познакомились, еще учась в младшей школе. Керим сразу понял, что отца забрали из-за религии и крымскотатарской национальности, поэтому Урьяне почти ничего не пришлось объяснять. 

— Он у нас очень начитанный ребенок, — говорит Урьяне. — Дома есть брошюры о дедушке, о национальном движении крымских татар, о дедушкином пути в нем. Когда после обыска мужа увезли, сын мне сказал:

Я поняла, что, в общем, можно ничего не объяснять, что ребенок всё понял. 

С Гульнарой было сложнее: она в тот момент была еще слишком маленькой, чтобы понимать, почему отец больше не приходит с работы. Тогда Урьяне решила придумать свою сказку про папу: 

— В любой сказке герой такой же сильный, как наш папа. И ему пришлось встретиться со злом, чтобы показать, какой он на самом деле. Он верит в Аллаха, показывает, что можно быть верным своему слову, делу, принципам. 

Арест Сервера и многочасовой обыск, который пришлось пережить детям, стал для них шоком. Первое время Керим и Гульнара часто ездили к бабушке, иногда она приезжала к ним домой. Дети стали замыкаться в себе на фоне стресса от всего происходящего — тогда Урьяне обратилась к детскому психологу. 

Кериму одноклассники и учителя особо вопросов не задавали — скорее поддерживали. Как-то одноклассники стали обсуждать, что такое ФСБ, один сказал, что эта структура создана ради защиты. Керим на это ответил: «ФСБ лишило меня папы, они уложили его на пол, надели ему наручники и обвинили в терроризме». Другие дети, вспоминает Урьяне, Кериму посочувствовали. 

В средней школе, однако, ситуация изменилась. Керима стали часто оскорблять из-за дела его отца. В итоге подростка перевели в другую школу, где не стали посвящать никого в семейную историю. Гульнаре тоже пришлось столкнуться с оскорблениями, но по другому поводу: за ношение хиджаба девочку часто называли шахидкой.

Детям сильно помогла организация «Крымская солидарность», которая раз в месяц организовывала выезды на какие-то мероприятия, где Керим и Гульнара могли провести время с такими же детьми, чьи родители попали за решетку по политическим мотивам. 

— Это был комплекс мероприятий, не просто поездки, — говорит Урьяне. — Там у них были и соревнования, и футбол, и походы в лес — это всё с угощениями, с обедом. Они собирались, вырезали что-то, лепили. Все чем-то делились, обсуждали в том числе ислам. У детей хорошие воспоминания об этом, они часто пересматривают фотографии оттуда. 

Иногда, рассказывает Урьяне, ее упрекают, что она втягивает детей в политику, но сама женщина считает, что не втянуть их туда невозможно: 

что всё хорошо, если они всё видят, сами всё прекрасно понимают. Они выросли в этом. 

По словам Урьяне, дети чувствуют в этом связь с историей своей семьи, которой уже довелось пройти через преследования крымских татар.

Урьяне считает, что ее дети повзрослели раньше сверстников, которые не сталкивались с политическим преследованием родных и близких. Справиться с тяжелыми мыслями ей, как и детям, отчасти помогает вера: 

— Наверное, каждому человеку нужно понять, что, если несправедливость произошла, это для чего-то, потому что всё в нашей жизни происходит не просто так. 

Сейчас Урьяне и ее дети вместе мечтают о скорейшем освобождении Сервера, но у Керима и Гульнары есть еще и свои заветные желания. Мальчик мечтает однажды всей семьей совершить хадж — паломничество в Мекку, а его сестра — поехать с мамой, папой и братом в Париж.

***

Валентина и ее муж Михаил — родители двоих детей — сторонники Алексея Навального и выходили на митинги в его поддержку. За участие в таком митинге Михаила приговорили почти к двум годам лишения свободы. А Валентина осталась с маленькой дочерью и сыном — школьником младших классов — без поддержки супруга. По словам женщины, объяснять детям, что произошло с папой, было непросто, особенно старшему. 

— Обыск был на глазах сына, — вспоминает она. 

Говорила на понятном уровне, что папа хороший человек, он просто хочет, чтобы в стране были изменения, люди жили более счастливо. Но, к сожалению, не все хотят, чтобы жизнь изменилась, и поэтому его арестовали.

Общение детей с Михаилом Валентина старалась превратить в своего рода игру, чтобы дети меньше боялись происходящего. 

— Нам долго не разрешали звонки, поэтому была переписка, — говорит она. — Я рассказывала какие-то смешные истории из жизни сына. Он тоже иногда что-то рассказывал, специально собирал в интернете какие-то приколы для папы, чтобы я ему передавала. Потом разрешили звонки. Мы старались созваниваться так, чтобы говорить всем вместе. 

— Для меня было большим сюрпризом, что в СИЗО глушат телефоны и нельзя включить детям мультики или дать поиграть в телефон, — рассказывает она. — Приходилось специально к этому готовиться, договариваться в очереди, чтобы мы выходили на улицу и во что-то играли, чтобы дети не разбежались, не устроили истерику. Нужно было, чтобы всё время в поле зрения при этом оставалась очередь.

Валентина не рассказывала знакомым, куда пропал Михаил, и о том же просила сына, чтобы не привлекать внимания органов опеки. Пришлось научить ребенка врать. 

— Я совсем не горжусь [этим], — рассказывает Валентина. — Говорила сыну, что у нас есть маленькая тайна, мы должны дружить и не рассказывать никаких подробностей ни друзьям, ни учителям. Мы говорили бабушке, что папа в командировке, потому что очень переживали, что из-за проблем с сердцем такие новости могут ее просто убить. Ребенок меня в этом поддерживал, мы рассказывали, как у папы всё классно. 

Всё это сильно сказалось на мальчике: он стал замкнутым и неразговорчивым, перестал доверять людям. Тема политики по сей день остается в семье запретной для обсуждения вне дома.

Сейчас Валентина и Михаил находятся за пределами России, но всё равно живут в страхе. Главное, что старалась делать Валентина, пока муж был в заключении, — не забывать про себя, пытаясь изо всех сил компенсировать отсутствие дома супруга, и быть предельно честной с детьми. 

— Есть очень большой соблазн все деньги потратить на развлечения для детей, чтобы компенсировать им отсутствие отца, и при этом не спать по ночам, собирая передачки, чтобы не тратить семейное время, — объясняет она. — Так можно остаться без сил и просто не добежать до конца этой длинной дистанции. 

Справиться Валентине помог курс психотерапии и поддержка мужа, который, находясь в заключении, сохранял связь с семьей. По мнению девушки, вся эта ситуация в конце концов сплотила семью, пусть и такими изуверским способом.

***

Мария — мать двоих дочерей, ее муж попал за решетку по статье 282.2 (1), ему вменили организацию деятельности экстремистской организации — церкви Свидетелей Иеговы.

Семичасовой обыск в квартире Марии и ее мужа Ивана прошел на глазах детей. Последним воспоминанием детей о свободном отце стало прощание с ним. 

— Нам разрешили вместе в комнате остаться на несколько минут, чтобы попрощаться, — рассказывает Мария. — Иван взял на руки детей, молился вместе с ними, утешал, сказал, что надо поддерживать маму, помогать друг другу, чтобы они не грустили, что всё будет хорошо.

Мария вспоминает, что до ареста жизнь семьи была очень яркой и насыщенной. Всё свободное время дети проводили вместе с родителями, выбирались на семейные прогулки, вместе развлекались. Лишившись этого, сестры отреагировали по-разному: младшая стала очень много плакать, старшая, напротив, замкнулась и ушла в себя. Пытаясь объяснить девочкам, что произошло, Мария обратилась к библейскому сюжету о пророке Данииле, который, как и Иван, пострадал за веру. Сложнее всего было объяснить, почему христианские ценности обозвали экстремизмом и другими страшными для детей словами. У одной из девочек на фоне стресса к уже имеющемуся аутоиммунному заболеванию добавилось второе: 

— Когда я общалась в клинике с врачами, все говорили, что это просто редкое сочетание, — говорит Мария.

Плюс, когда тебя считают экстремистом, твои взгляды неприемлемы, это тоже влияет на ребенка.

Проблем с социализацией, по словам Марии, у дочерей нет. Они гуляют во дворе с другими детьми, общаются со сверстниками на собраниях, но школьное обучение продолжают онлайн, чтобы не испытывать дополнительного стресса. Детей очень поддерживают друзья семьи, соседи и единоверцы. С Иваном дочери держали связь по почте, отправляли рисунки, спустя год после заключения появилась возможность приезжать на свидания. Мария говорит, что ее девочек от других детей отличает, в первую очередь, ранее взросление: 

— Из-за стресса и шока, которые выпали на долю детей, им приходится взрослеть быстрее. Они видят несправедливость, которая вокруг, это заставляет думать о том, что происходит в обществе, думать о том, что написано в Библии. Может, это укрепляет веру, но это, конечно, очень сильно ранит детей.

Самая большая мечта Марии и ее детей — испытать чувство безопасности: 

— Это чувство потеряно, оно ушло из жизни. Я, например, до сих пор боюсь находиться дома, мне плохо и страшно.

***

Внезапное исключение одного родителя из семьи — всегда стресс для ребенка, объясняет клинический психолог из России, попросившая об анонимности. В ситуации с заключением родителя под стражу этот стресс растягивается во времени из-за обысков, ареста, следствия, судов, заключения и приговора. В конечном итоге это может привести к развитию комплексного посттравматического расстройства (кПТСР).

— объясняет психолог. 

Чтобы минимизировать последствия разрушения детского мира, специалистка советует создавать стабильность для ребенка и последовательно удовлетворять его базовые потребности — это дает опору. Психолог говорит, что ребенку важно помогать проживать эмоции: 

— Худшее, что можно сделать в такой ситуации, это сказать: «Не плачь». Или: «Не переживай».

По словам психолога, есть разные факторы, влияющие на глубину травмы: возраст, тип нервной системы, темперамент, нейротипичность или нейроотличность, генетика — например, предрасположенность к тревожности. У некоторых детей возникают проблемы с физическим или ментальным здоровьем: от энуреза и апатии до самоповреждения и злоупотребления психоактивных веществ. Психолог добавляет, что эмоциональные реакции лучше, чем их видимое отсутствие: 

— Хорошо, если дети плачут, — это отреагирование. Хуже, когда ребенок замораживается. Это плохой знак, предвестник патологизации процесса горевания.

Политическая статья накладывает свои особенности на восприятие ситуации и создает контекст. Ребенок видит, что взрослые поддерживают друг друга, это благотворно влияет на его психику. Психолог рекомендует не скрывать причины преследования родителя и его местонахождение: 

— С ребенком можно говорить о том, где находится его папа или мама, чтобы в будущем новость о нахождении родителя в заключении не стала шоком, обидой и переживанием предательства со стороны других. Если другие взрослые стыдятся этого, скрывают, ребенок может это перенять и, более того, ассоциировать с собой, перенося на себя этот стыд. 

Что именно говорить, зависит от возраста ребенка. Маленьким детям можно сказать, что родитель их любит, хоть и находится сейчас далеко. Важно поддерживать контакт через рисунки и письма. Подростку стоит объяснять всё более детально. 

— говорит психолог. 

Специалистка объясняет, что моральная опора также способна помочь пережить травму и период заключения родителя: 

— Если знаешь «зачем», можешь пережить любое «как» — говорил Ницше. Вера в бога дает объяснение и надежду. Может травмировать излишняя религиозность, запрет на чувства (например, фраза «уныние — это грех») или излишнее рвение (ранние воскресные службы, долгое стояние и так далее). 

Речь не только о религии — наука, например, также может стать такой опорой, подчеркивает психолог.

Кроме принятия негативных эмоций важно не забывать про переживание положительных эмоций и событий: 

— Жизнь не должна превратиться только в горевание, в ней должно оставаться место для детских радостей. Ребенок имеет право на свои интересы и занятия, на встречи с друзьями, на утренники. Без чувства вины за эти эмоции. 

Для подростка хорошим опытом может стать знакомство с другими детьми политзаключенных — это поможет чувствовать себя менее одиноко. 

Любому ребенку важно иметь рядом взрослого, на которого можно положиться, поэтому психолог рекомендует не забывать о собственных потребностях. 

— Тем, кто чувствует, что может раствориться в ребенке, и переживает, что может что-то ему недодать, хочу передать завет Винникотта, — говорит она. — Детям не нужна идеальная мать, ему нужна достаточно хорошая, которая понимает, что имеет право на собственные чувства и переживания, имеет право совершать ошибки, но при этом она внимательна к ребенку. То же самое касается и отца.