В Русь залётные

«Добрый вечер. Я только чуть-чуть говорю по-русски. Сейчас я живу в Петрушово, и мне нравится эта атмосфера», — обращается Кнайсль к односельчанам. Впервые о своем желании перебраться в Россию она заявила в середине июня на Петербургском международном экономическом форуме, добавив, что для этого ей нужно выучить русский. Заявлению предшествовал длившийся около пяти лет роман с российской властью, самым ярким эпизодом которого стало личное появление Владимира Путина на свадьбе Кнайсль в 2018 году, вызвавшее бурю негодования в австрийской прессе. Развеивать подозрения в связях с Кремлем Кнайсль не стала. Точнее, она поступила ровно наоборот: в 2019 году стала колумнистом Russia Today, а в 2021-м — одним из членов совета директоров «Роснефти». Конкретных обвинений экс-чиновнице не предъявлено, однако если судить по тону публикаций в австрийской прессе, ее репутация как политика на родине разрушена. 

Путь Кнайсль с вершин европейской политики в рязанскую деревню с населением менее 50 человек (по данным переписи 2010 г.) может показаться экстраординарным. Однако ничего принципиально нового в нем нет: на протяжении сотен лет европейцы и американцы, «проштрафившиеся» на родине или выброшенные из своих стран в силу обстоятельств, нередко оказывались в России.

Опричник Грозного

Один из самых цитируемых источников по эпохе первого русского царя Ивана Грозного составил беглый европеец, выходец из семьи состоятельных немецких бюргеров Генрих Штаден. Подростком он решил последовать примеру старшего брата — католического священника — и поступил в семинарию своего родного городка Ален. Однако после драки, видимо, закончившейся для соперника плачевно, Штаден бежал в Ливонию. Там он работал на строительстве рижского городского вала, который как раз готовились штурмовать войска Ивана Грозного, промышлял торговлей, но в итоге стал разбойником и нападал со своей шайкой на разоренные в ходе Ливонской войны города и поселки. После нескольких лет мытарств и скитаний Штаден перешел границу русских владений и уговорил дерптского воеводу Михаила Морозова направить его прямиком к царскому двору. Сумев расположить к себе Ивана Грозного, Штаден поступил на службу в опричнину и на протяжении семи лет аккуратно фиксировал средневековый русский быт, включая многочисленные зверства, чинимые царем над своим народом. Из печально знаменитого похода опричников на Новгород, в ходе которого были убиты тысячи человек, Штаден, по собственному признанию, привез полсотни лошадей и два десятка возов, груженных награбленным добром.

После сожжения Москвы в 1571 году крымским ханом Девлет-Гиреем и роспуска опричнины Штаден, лишенный своих московских владений и дохода, попытался покинуть Россию, но безуспешно.

При дворе пфальцграфа Георга Ганса Штаден суммировал свои записки в обстоятельный труд, приложил к нему план оккупации Московии и собственную автобиографию, и направил императору Священной Римской Империи Рудольфу II. Как именно закончил свои дни Генрих Штаден, историки не знают. Известно, однако, что двое других немцев-опричников, упомянутых им в «Записках о Московии», — Иоганн Таубе и Элерт Крузе — в итоге сбежали от Грозного к польскому королю. Третий — Каспар Эльферфельд — выбраться не сумел: его белокаменное надгробие археологи обнаружили в конце 1980-х во время раскопок в районе Шаболовки.

Наставник Петра Великого

Религиозные войны и революции следующего XVII века привели на службу в Москву немало иностранцев. Особый след в русской истории того времени сыграли шотландские католики, не смирившиеся с падением дома Стюартов и приходом к власти Кромвеля. 

Одним из первых воспитателей Петра I был шотландский аристократ Павел Менезий или, как его звали на родине, Пол Менезиус. Английская революция разорила Менезиусов, так что Полу, младшему из сыновей в семье, пришлось самостоятельно добывать средства к существованию. Как многие молодые шотландцы, он стал наемником, воевал в составе шведского войска, затем, в разгар очередной русско-польской войны, перешел к полякам. Поддавшись увещеваниям опытного московского дипломата Василия Леонтьева, приехавшего в 1661 году в Варшаву на мирные переговоры, Менезиус перешел на службу Москве. Компанию ему составил другой знаменитый в будущем шотландец — Патрик Гордон, ставший одним из создателей петровской гвардии. По приезду в Москву наемники оказались в центре медного бунта, но помогли царю Алексею Михайловичу удержаться у власти и покарать бунтовщиков, чем окончательно расположили к себе самодержца. Дальше карьера Гордона пошла строго по военной линии, а Менезиус, благодаря знанию нескольких европейских языков, проявил себя на дипломатическом поприще — его отправили послом в Европу, собирать коалицию против турок. По завершении европейской миссии царь назначил Менезиуса воспитателем своего первого сына от молодой жены Натальи Нарышкиной, будущего царя Петра I.

«Мы не знаем подробностей обращения Менезиуса с царевичем, но ему принадлежит зародыш той горячей любви к иноземщине, которая начала проявляться у восприимчивого Петра еще с детских лет», — пишет историк Николай Костомаров и добавляет, что именно с Менезиуса началось увлечение Петра воинскими потехами, из которых выросло регулярное российское войско европейского образца. 

После смерти Алексея Михайловича царевна Софья отлучила Менезиуса от двора и от воспитания наследника престола. Но сам Пётр позже вернул своего наставника в Москву и всячески ему благоволил, сделав генерал-лейтенантом. В отличие от многих иностранцев на русской службе, Менезиус остался на ней до своей смерти в 1694 году. 

Вдохновитель Пушкина

После революции в 1789 году Францию покинули более ста тысяч дворян, многие из них оказались в России. Воспитатель Онегина мсье l’Abbé, «француз убогой», как его называет Пушкин, — литературное воплощение их коллективной судьбы. Которую, кстати, разделили и реальные гувернеры поэта — граф Монфор и мсье Руссло.

Среди французских эмигрантов конца XVIII века были действительно выдающиеся люди. Значительная их часть, добросовестно послужив России, при первой же возможности вернулась на родину. В их числе, например, одесские градоначальники — герцог Арман Жан дю Плесси де Ришелье и граф Луи Александр Андро де Ланжерон, или художница Мари Виже-Лабрен, оставившая нам искусные портреты членов романовской династии и учредившая при русском дворе моду на муслиновые платья.

Судьба савойского графа Ксавье де Местра, родного брата знаменитого консервативного философа Жозефа де Местра, сложилась иначе. Он сражался с французскими революционными войсками в составе армии Сардинского королевства, но потерпел поражение и скрывался в горах. Лишенный всего имущества по решению новых властей, де Местр перешел на русскую службу. Он участвовал в легендарном Швейцарском походе Суворова, однако, разругавшись со своенравным полководцем, вышел в отставку, осел в Москве и открыл художественное ателье, где начал зарабатывать портретами. Ксавье де Местру мы обязаны, к примеру, портретами трехлетнего Пушкина и его матери, Надежды Осиповны; и, возможно, самим увлечением будущего поэта стихотворчеством. По крайней мере, старшая сестра Пушкина Ольга утверждала, что стать поэтом ее гениальный брат решил, услышав стихи де Местра в исполнении самого автора. Это обстоятельство — не единственное, что связывает Ксаверия Ксаверьевича (так его звали в России) с Пушкиным. В 1813 году, успев поруководить «Морским музеумом», предшественником нынешнего Центрального военно-морского музея в Санкт-Петербурге, и повоевать на Кавказе, де Местр окончательно осел в северной столице и женился на фрейлине Софье Загряжской, тетке будущей жены поэта Натальи Гончаровой. Ксавье де Местр прожил долгую жизнь, за которую написал несколько книг о России и перевел крупных русских авторов на французский язык. Он умер в Стрельне в 1852 году, в возрасте 88 лет.

Советский инженер и депутат

В XX веке европейцы и американцы уезжали в Советскую Россию не столько от чего-то, сколько за тем, чтобы увидеть воочию, как выглядит справедливое, на их взгляд, общественное устройство. В числе таких визитеров были, например, журналист Джон Рид, антрополог Рой Бартон или авиаконструктор Роберто Бартини. Чернокожий уроженец Ямайки Роберт Робинсон выбивается из этого тренда, но его история настолько поразительна, что о ней стоит рассказать. В 1930 году способный молодой слесарь детройтского завода Форда Робинсон, устав от постоянных расистских выходок со стороны коллег, согласился на предложение московской делегации переехать в СССР и помочь в создании индустрии молодой страны.

Он прожил в Советском союзе долгие 44 года и, кажется, получил от советской власти всё, что она была способна дать: образование, социальный статус (Робинсон был депутатом Моссовета), интересную работу и, в целом, безбедную жизнь. Американец даже попробовал себя в роли киноартиста — правда, играть ему доверили папуаса Малу в фильме о путешественнике Миклухо-Маклае. И всё же Робинсон сбежал — напросился в турпоездку в дружественную Уганду, увильнул из-под бдительного контроля сопровождающих и улетел обратно в США. Он залег на дно на долгие четырнадцать лет, опасаясь, что длинная рука советской власти до него всё же дотянется. Лишь в конце 1980-х, когда стало ясно, что перемены в СССР необратимы и бояться ему больше нечего, Робинсон написал и выпустил книгу о своей жизни в Союзе, мгновенно ставшую сенсацией — «Черный о красных. 44 года в Советском Союзе».

В ней американец отдал должное приютившей его стране, но в то же время подробно рассказал о сталинских чистках, о постоянном страхе (все семеро знакомых ему чернокожих американцев, приехавших в СССР в 1930-х, бесследно исчезли), а главное — о неизбывном расизме, присущем советским людям, еще более страшном, чем тот, от которого он когда-то бежал.

«Расизм постоянно испытывал мое терпение и оскорблял человеческое достоинство, — писал Робинсон. — Поскольку русские кичатся тем, что они свободны от расовых предрассудков, расизм их более жесток и опасен, чем тот, с которым я сталкивался в годы юности в Соединенных Штатах. Мне редко доводилось встретить русского, считавшего черных — а также азиатов или любых людей с небелой кожей — ровней себе. Пытаться их переубедить — всё равно что ловить призрак. Я кожей чувствовал их расизм, но как можно бороться с тем, чего официально не существует?»