Когда говорят, что российская историческая политика 2010-х годов строилась на концепции «навязывания единой точки зрения», — я протестую. Единственные «генеральные» линии, которые я слышал лично, заключались в следующем: «Это должно быть патриотично» и «Это должно быть достоверно». А дальше крутитесь как хотите; с поправкой на личные взгляды отдельных начальников, иногда — весьма специфические (вспомним скандал с доской Маннергейма). Хотя одновременно это давало свободу и для борьбы с ура-патриотизмом. Личный выбор играл всегда большую роль.
Главный принцип государственной исторической политики, который постоянно скрывался за патриотическим инфоцыганством, можно сформулировать так: «Никакой правильной истории у нас нет, мы не особо знаем историю страны и даже побаиваемся ее; мы хотим, чтобы народ любил свою историю, свое государство, никогда не критиковал его и нас, говорящих о прошлом; поэтому мы будем избегать любых конфликтов и противоречий, придумывая нечто патриотическое и выглядящее как консенсус».
Потому поле российской исторической политики и представляет собой не какую-то единую «вертикаль», а сеть из различных учреждений и политических акторов, играющих на этой теме. «Патриотизм», «героические подвиги», «борьба с фальсификаторами» — всё это риторические формулы, смысл которых состоит в том, чтобы прикрыть главное.