«Я готов драться в клетке, если он готов»

«Я готов драться в клетке, если он готов», — написал Маск в твиттере за две недели до запуска Цукербергом соцсети Threads, конкурента Twitter, и за месяц до того, как его оппонент защитил право на синий пояс по бразильскому джиу-джитсу. «Ты мне нравишься, Илон, но тебе лучше начать тренироваться», — прокомментировал вызов кто-то из фолловеров Маска. Основатель Tesla хоть и поднабрал в последние годы лишних килограммов, вовсе не чужд единоборствам. В интервью популярному подкастеру и комментатору UFC Джо Рогану он рассказал, что на протяжении жизни занимался дзюдо, карате и тхэквондо и много дрался на улицах в детстве, когда рос в ЮАР. Другой именитый блогер и ученый, обладатель черного пояса по джиу-джитсу Лекс Фридман, спарринговавший с Маском, остался доволен тренировкой и «чрезвычайно впечатлен мощью и умением Илона действовать на ногах и на полу». Напомним, в марте Маск бросал вызов Владимиру Путину, предложив тому в случае проигрыша прекратить военное вторжение в Украину. Вызов остался без ответа.

Марк Цукерберг тоже излучает уверенность — в мае он взял золото на турнире по джиу-джитсу в Редвуде, Калифорния. Интерес к единоборствам у 39-летнего миллиардера проявился во время пандемии, и с тех пор Цукерберг продолжает совершенствоваться. 

Маск и Цукерберг не первые современные знаменитости, заработавшие свой капитал интеллектом и при этом увлекающиеся боевыми искусствами. Звезда «Острых козырьков» британец Том Харди всерьез спаррингует с профессионалами смешанных единоборств и успешно выступает на любительских турнирах по джиу-джитсу. Его коллега по актерскому цеху Рассел Брэнд недавно получил пурпурный пояс в этом виде спорта — от него всего две ступени до черного, равного званию мастера спорта. Всплеск интереса к боевым искусствам у селебрити объяснить нетрудно: UFC — ведущий промоушен в мире смешанных единоборств — сам стал чем-то вроде Голливуда, штампуя звезд первой величины и принося руководству многомиллиардные прибыли. Платную трансляцию боя ирландца Конора Макгрегора и россиянина Хабиба Нурмагомедова купили 2,4 млн человек, а на ютубе этот поединок набрал более 40 млн просмотров. Другая звезда единоборств, американский боксер Флойд Мейвезер, за бой с филиппинцем Мэнни Пакьяо заработал 300 млн долларов — по 8,3 млн за каждую минуту боевого времени, не считая рекламных контрактов и продаж платных трансляций. Поединок Маска и Цукерберга, если он всё же состоится, вполне может побить рекорд в части гонораров. Дело, конечно, не столько в деньгах. Похоже, что благодаря хайпу вокруг мира единоборств выяснять отношения «по-мужски» вновь становится комильфо. Даже среди знаменитых актеров, ученых и бизнесменов с десятками миллиардов на счетах. Впрочем, ничего принципиально нового в этом нет. Вот несколько показательных примеров из разных стран и эпох. 

Милон Кротонский

Античные мыслители развивали идею калокагатии — гармоничного развития интеллектуальных, душевных и физических качеств человека. Проще говоря, они полагали, что достойный гражданин должен быть умным и сильным одновременно. Один из первых примеров подал Платон: известно, что он принимал участие в борцовском турнире в рамках Истмийских игр, посвященных Посейдону. Согласно Диогену Лаэртскому, олимпийским чемпионом по панкратиону также был предшественник Платона математик и мистик Пифагор. Но самым прославленным и легендарным античным олимпийцем стал воспитанник пифагорейской школы Милон Кротонский, автор трактата по физике. В олимпийских состязаниях борцов он побеждал по меньшей мере шесть раз. Он также стал героем многочисленных анекдотов, один из которых Александр Дюма вложил в уста Портосу в романе «Двадцать лет спустя»: «Я слышал, — сказал Портос, — что некий Милон Кротонский проделывал удивительные вещи: он стягивал себе голову веревкой и движением головных мускулов разрывал ее, ударом кулака сваливал с ног быка и уносил его на своих плечах, останавливал лошадь на бегу за задние ноги и тому подобное. Узнав об этом, я проделывал в Пьерфоне всё то же, что и Милон, за исключением одного: не мог разорвать головой веревку».

Ньютон

Один из создателей современной научной картины мира сэр Исаак Ньютон был совершенно чужд спорту, как и почти любому виду деятельности, не связанному с наукой. Однако он точно был из тех, с кем не страшно встретить хулиганов вечером в переулке. А именно крепким и порой весьма вспыльчивым деревенским парнем, возмужавшим во время революции и гражданской войны. Будучи студентом кембриджского Тринити-колледжа, Ньютон вел гроссбух, куда заносил все свои прегрешения. Среди прочего там есть такие записи: «многих ударил», «желал смерти некоторым», «избил Артура Сторера». Много лет спустя Сторер станет выдающимся астрономом, в его честь назовут комету, да и сам Ньютон будет ссылаться на него в своих трудах. Но в подростковом возрасте Ньютон и Сторер, жившие под одной крышей в Грэнтеме в доме аптекаря Кларка, не ладили. Скорее всего, более взрослый и крупный Артур просто задирал Исаака, но по другой версии причиной конфликта стала сестра Сторера Кэтрин, к которой Ньютон питал симпатию. Так или иначе, драка, состоявшаяся на церковном дворе Грэнтема, завершилась безоговорочной победой Ньютона. 

Ломоносов

О двухметровом здоровяке Ломоносове, с детства ходившем с отцом в открытое море и не боявшемся, кажется, самого черта, уже при жизни ходила такая байка. Возвращаясь домой по центральному проспекту Васильевского острова, он подвергся нападению трех матросов, но не только не дал себя ограбить, а легко раскидал всю троицу, изловил одного, отобрал у него одежду и спокойно продолжил путь с этими трофеями. Но главными его противниками как в научном, так и в буквальном, физическом смысле на протяжении жизни были немцы, состоявшие на русской государевой службе. В самом начале карьеры, в годы учебы в немецком Марбургском университете, Ломоносов доставлял немало хлопот принимающей стороне. Профессор Вольф, у которого обучалась небольшая группа русских студентов, включающая и Ломоносова, писал в петербургскую Академию наук: «Всякий боялся сказать про них что-нибудь, потому что они угрозами своими держали всех в страхе…»

Вернувшись в Россию, Ломоносов принялся буквально кулаками пробивать себе путь по карьерной лестнице в Академии наук, все ключевые посты в которой занимали приглашенные немецкие ученые. Учитывая, что подробности большинства конфликтов мы знаем лишь от пострадавшей стороны, чаще всего эти стычки выглядят как обыкновенные пьяные дебоши в исполнении Михаила Васильевича. Будучи в подпитии, он мог, например, вломиться на заседание и начать оскорблять присутствующих (Ломоносов отлично ругался по-немецки), сопровождая ругань непристойными жестами. В сентябре 1742 года произошел совершенно вопиющий случай: Ломоносов в сопровождении слуги ввалился в квартиру к соседу, академическому садовнику Иоганну Штурму, избил хозяина и семерых его гостей подставкой для париков, вынудив их буквально выпрыгивать из окон. Лишь весной следующего года, после целой череды происшествий, специальная комиссия постановила заточить адъюнкта Ломоносова под стражу, где он провел несколько месяцев. 

Лорд Байрон

Главный романтик Британской империи, певец мрачного эгоизма и кумир своего поколения Джордж Гордон Байрон, несмотря на дворянский титул и вроде бы неплохие стартовые условия, был классическим self-made man. Получив весьма скромное наследство, он разбогател лишь благодаря литературному труду. А еще он упорными тренировками превратил себя из стокилограммового, страдающего одышкой подростка в того Байрона, который известен нам по картинам, — подтянутого мужчину с сердитым взглядом и волевым подбородком. В попытке совместить внешний облик с внутренним самоощущением он посадил себя на диету, много плавал, ездил верхом и… боксировал. Байрон тренировался в лондонском зале чемпиона Англии Джона Джексона и даже работал с ним в парах, о чем сам рассказал в своем дневнике в 1814 году: «Сегодня утром спарринговал с Джексоном в качестве тренировки и собираюсь продолжить и возобновить свое знакомство с моими перчатками. Моя грудь, руки и дыхание в отличном состоянии, и у меня нет лишнего веса. Я всегда обладал сильным ударом, и у меня очень длинные руки для моего роста, в любом случае это хорошая тренировка и самая тяжелая из всех, фехтование на шпагах и саблях никогда и наполовину так меня не утомляло».

Самому Джексону в то время было уже далеко за сорок, однако же и у Байрона была фора — он всю жизнь прихрамывал на правую ногу. Известно, что лорд систематически осваивал боксерские навыки около года, однако сведений о том, довелось ли ему применить их в жизни, нет. В те годы в дворянской среде было принято выяснять отношения при помощи оружия. Кстати, вдохновившись примером Байрона, боксом увлекся Александр Пушкин. Его друг князь Вяземский вспоминал: «Пушкин учил меня боксировать по-английски, и я так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах вызывал желающих и не желающих боксировать, последних вызывал даже действием во время самих танцев».

Хемингуэй 

«Моя писанина — ничто, мой бокс — всё», — говорил Эрнест Хемингуэй, вероятно лучший боксер среди писателей и лучший писатель среди боксеров в XX веке. Бокс действительно был фоном всей его жизни. Хемингуэй был не только внимательным и понимающим болельщиком, но и сам выходил на ринг при первой возможности. Еще подростком он начал спарринговать с профессионалами в Чикаго и продолжал тренироваться всю жизнь, как только представлялась возможность. В начале 1920-х в Париже, куда Хемингуэй переехал после Первой мировой войны в качестве корреспондента Toronto Star, судьба свела его в одном зале с легендарным тяжеловесом Джеком Демпси. Чемпион тогда был на пике, но забавы ради периодически спарринговал со знаменитостями — актерами, писателями, бизнесменами. Однако, увидев в зале Хемингуэя, выходить с ним на ринг отказался. Позже Демпси объяснил это так: «У меня было такое чувство, что Хемингуэй, который действительно думал, что умеет боксировать, вылетит на меня как сумасшедший. Чтобы остановить его, мне пришлось бы сильно бить, а мне этого не хотелось». 

Вероятно, Хемингуэй скорее представлял себя боксером, чем был им. Сохранились воспоминания о его дружеском поединке с канадским писателем Морли Каллаганом в 1929 году. Уже в первом раунде распалившиеся романисты, подстегиваемые присутствием публики, забыли об условностях и начали лупить друг друга всерьез. Рефери, коим, к слову, выступал другой знаменитый писатель, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, по неопытности потерял счет времени. Закончился бой тем, что Хемингуэй оказался на полу, сплевывая кровь и отпуская гневные реплики в адрес Фицджеральда, который не успел подать сигнал к окончанию последнего раунда. 

Как бы то ни было, когда Хемингуэй писал о боксе, как, например, в романе «И восходит солнце» или рассказе «Пятьдесят тысяч», он хорошо знал, о чем пишет.