Если б не было тебя… 

Папахен

— Была одна «партия» [бездомных]: средний срок отсидки — 20 лет, за главного — Папахен. Возрастной, погоняло красноречивое. Но никогда тюремным прошлым не кичился. Вначале мы с ним в общении, конечно, как коса на камень. А дальше настолько сблизились, что [он] приходил на фирму помогать. Чай заварит, котов покормит. 

Когда совсем плох стал, забрал его в офис, в «Пиромагию», чтобы он лежал там. Мы разговаривали обо всем. Знаете, по какому поводу Папахен радовался? «Теперь меня похоронят не под номером…» А умер моментально, в туалете. Дошел, сел на унитаз и скончался. Я его сам поднял, перенес на диван. О какой брезгливости речь?! В морг, как положено по протоколу, приехал на опознание. Он раздетый и весь в наколках, живого места нет на теле. После вскрытия прозектор удивлялся: легкие как пемза, вообще непонятно, как мог дышать. На сальбутамоле держался. 

Я зову батюшку, объясняю ситуацию: «Надо человека проводить, как положено». Священник мнется: «Ну, за триста гривен разве что…» — Романов, человек верующий, жестко усмехается. — Дал триста гривен. Отпели и похоронили Виктора Болтарейцева, крест поставили. Когда это случилось? Минуту. 12 апреля 2013 года.

Бездомные и бесприютные

Тут надо кое-что пояснить. 

Николай Николаевич Романов — черниговский предприниматель. «Пиромагия» — крутая пиротехническая студия: салюты, фейерверки как кульминация городских и региональных праздников, ну и корпоративных с частными (для тех, кому по карману такое удовольствие). Двадцать с лишним лет кряду Романов полушутя именовал себя повелителем звезд, имея в виду огни, которые по его воле зажигались в небе. Род занятий дал возможность свести знакомства с местными властями, депутатским корпусом, прочими влиятельными господами. 

В 2009-м Николай Николаевич, фанат пиротехнических эффектов, зарегистрировал общественную организацию и открыл приют для бездомных на улице с символичным названием Святониколаевская. (Хотя против слова «приют» он возражает: «Еще скажите — ночлежка для бомжей! Мне такое неинтересно. Цели и задачи иные»). Организация эта официально называется так: Черниговский центр социальной адаптации бездомных и бесприютных. Кроме предоставления ночлега, питания и проживания здесь помогают восстановить документы, оформить временную регистрацию, пройти медицинское освидетельствование для получения группы инвалидности либо просто подлечиться, наладить утраченные родственные и социально полезные связи, найти посильную работу, ходатайствовать о пенсии… 

Кого-нибудь другого на месте Романова чиновники, конечно, постарались бы превентивно утопить в бумажной волоките или развести на взятки. Кто поверит, что бизнесмен, чьи доходы цветут «хризантемами», сверкают чешуей «драконов», опадают «кометами» (всё это названия фейерверков), в трезвом уме, просто так взялся расширить сферу своей деятельности таким специфическим образом? В большую политику метит, не иначе!

В 2019-м Николай Николаевич, по-прежнему не политический деятель, добился передачи на баланс еще и помещений расформированной психиатрической больницы в селе Левоньки, в глуши черниговских лесов. Там остался коровник и несколько полей: трудотерапия на природе плюс добавка к пропитанию «в одном флаконе». Стиральные машины, холодильники, телевизоры, кровати, матрасы, даже бэушное постельное белье бывшее больничное начальство вывезло — до голых стен.

Центр не режимное учреждение, хоть калитка и заперта на автоматический замок. Скромный одноэтажный дом с пристройкой. Звонишь — звучит Дассен, ностальгическая мелодия «Et si tu n`existais pas…» («Если б не было тебя…»). С улицы сюда поступают исключительно по собственному желанию, обменивая вольную волю на статус «клиентов», распорядок дня и «Общие правила», наклеенные на дверях в спальных комнатах. Жирным шрифтом выделено: «Запрещается употреблять алкогольные напитки и наркотические средства, пребывать в состоянии алкогольного и наркотического опьянения». То, что нельзя проявлять агрессию по отношению друг к другу и к сотрудникам, материться, проносить огнестрельное оружие и взрывоопасные вещества, а также колюще-режущие предметы, набрано обычным шрифтом. 

Вообще-то срок пребывания в центре ограничен 90 днями. Но кто-то сам срывается раньше срока, кого-то после докладных со стороны администраторов о слишком серьезных проступках выставляют за порог, а некоторые задерживаются на годы. 

Защитники Чернигова

С ночи 24 февраля 2022-го салюты с фейерверками стали неактуальны. На Чернигов упали первые российские бомбы, а Николай Романов издал первый приказ военного времени: клиентам не покидать центр до особого распоряжения, администраторам (так здесь именуют персонал) взять клиентов под особый контроль. И всех вместе предупредил об уголовной ответственности в случае противоправных действий по отношению к государству Украина, гражданам Украины и имуществу. В ответ восемь постояльцев разного возраста, хотя совсем молодых-здоровых среди них не числилось, попросили бланки официальных заявлений. Подобная процедура здесь была в порядке вещей. Раз в неделю можно получить «увольнительную» и оторваться на нейтральной территории с пьянкой, если душа горит. Но ровно через сутки — назад, в нормальном виде. Романов не ханжа, и джентльменское соглашение стороны старались выдерживать.

— Сразу сломать их образ жизни нереально, директор должен чувствовать меру допустимого, — говорит Николай Николаевич и приводит примеры. — На меня в кабинете и с ножиком кидались, и с табуреткой. Человек по фамилии Тюряев — начитанный, с чувством юмора, а начнет бушевать, аж слюна капает… Но я должен для них оставаться авторитетом (меняет тембр голоса, выражение лица и становится похож на главного положительного героя старой советской комедии «Джентльмены удачи»): «Доцент сказал делать — будете делать! 

А если без шуток, то, по словам Романова, он командир, у которого уверенность в собственных действиях — как точка отсчета. При этом не боится произнести «спасибо» или «извините», если оказался неправ. Так вот: в заявлениях 24 февраля писали совсем не о веселых «увалах»… 

Социальный психолог центра Андрей Кошарный разыскал по моей просьбе среди бумаг пачку этих документов. Предложил обратить внимание на каллиграфический почерк и достаточную грамотность: не каждый, кто оказался на улице, потомственный бродяга.

— У иных гражданская позиция похлеще, чем у нас. И есть ценности, которые святы. Хотя я читал работы психиатров: каллиграфический почерк иногда симптом шизофрении. Нашел Руслана заявление? Там вензеля как у штабс-капитана какого-нибудь! — добавил Романов.

— Если с вензелями, завитушками разными, то, может, и симптом, — уточнил Кошарный как специалист. — А тут, скорее, развитие закончилось после школы, и эволюция почерка тоже. 

Двое наиболее настойчивых «клиентов» добились желаемого. Защитили Чернигов в составе теробороны, потом снова написали заявления «Прошу принять…» и вернулись в центр. А троих взяли служить в ВСУ. От командиров нареканий нет.

— Ребята мне звонят, когда имеют возможность! — не без гордости заметил Николай Николаевич. —Артем, высокий такой, очень мотивированный, вообще в десантно-штурмовой бригаде, в учебке сейчас.

Те, кто остался в центре, разливали «коктейли Молотова» на случай прорыва врага в город. Сам директор ежедневно мотался на машине по блокпостам со свежим хлебом с хлебозавода (кто же в Чернигове не знает возможностей Романова!) и молоком с фермы в Левоньках. А его сотрудники между авианалетами ходили кормить жильцов соседних пятиэтажек: шесть подвалов-бомбоубежищ, забитых людьми. Одиноким немощным старикам, приготовившимся встретить смерть если не от российской ракеты, так от голода, носили еду прямо в квартиры. Стратегический запас продуктов директор сделал до большой войны — будь здоров! Ну и с военными контакт установил. Они делились с мирными уже приготовленной горячей пищей.

Хотя в свое время именно жители микрорайона грудью встали на защиту Святониколаевской улицы от бездомных: «Не надо сюда тащить разный сброд!»

«Типовые» люди

Дом разделен на две половины с отдельными входами. В одной офис, кухня, душевая, стиралка, склад с бронированной дверью, за ней несметные сокровища: бутыли с подсолнечным маслом, ящики с тушенкой, макаронами, крупами, пачки стирального порошка и моющих средств, упаковки памперсов для взрослых. Инвалиды в центре — обычное дело. Один раз совпало, что подобрались только лежачие. 

Другая половина дома — спальные комнаты с двухъярусными кроватями и полотенцами, висящими как под линейку. Похоже на казарму советского образца. Запах, который до конца не способно убить даже кварцевание. На окнах кое-где полосы скотча, чтобы не вынесло взрывной волной.

— Помню период воодушевления, когда казалось: еще немного — и коммунизм здесь построим, — говорит Романов. — Коврики были, тапочки, цветочки в вазонах. Книги! Стеллаж большой стоял. Потом приходишь — и привет… «Зачем ломаете, крадете? — спрашиваю. — Всё же для вашего удобства!» Кивают головами… И кто-то выламывает в душевой кран. 

— А остальные не сдерживают? — спрашиваю.

— Может, и сдерживают. Но заскорузлость души именно так проявляется. Принял реальность. Точнее, научился уважать их проблемы и решение прийти сюда. Потом уже либо появится уважение к личности, либо не появится. Мы-то хотим, чтобы они все были одинаковые и работала общая схема. 

Администратор Святослав приподнимает в коридоре крышку погреба, обнаружившегося как приятный бонус. Здесь прятался от бомбежек и персонал с семьями, и «клиенты». Совсем не убежище «по стандартам», но лучше, чем ничего. Во дворе замечаю под пленкой от дождя несколько барханов из старых вещей и даже мебели вроде тумбы под телевизор. Часть бесприютных забрала с собой в центр скарб, оставшийся от когда-то существовавших родных стен. Под пленку юркает рыжий котенок. Другие коты и собаки вертятся возле десятка мужчин неопределяемого возраста. Животные тоже уличные, подкидыши. Нашли здесь друг друга. 

— Журналист приехал! — объявляет Николай Николаевич. Мужчины тут же, как на поверке, выстраиваются в ряд, пряча по тюремной привычке руки за спину. На ступеньках у входа остается сидеть только Саша в черных шерстяных перчатках, обрезанных на манер митенок. 

— Вот так и передвигаюсь, — показывает ладони, измазанные землей. Кивает на шеренгу: — Они помогают. Всё путем.

Николай Николаевич по очереди представляет собравшихся:

— Паша. Отсидел, как положено, за убийство. Он давно у нас, родственников нет вообще. Тихий хлопец, его задача — ухаживать за животными. 

Паша с непроницаемым выражением лица смотрит в сторону… 

Романов вспоминает: в первые годы приходилось выдерживать бои на сессиях местного совета, где звучало: «Почему город должен платить зарплату, хоть и маленькую, тем, кто присматривает за лентяями? Пусть самообслуживаются, идут на работу, в конце концов!» 

— Я им: «Ну вот, например, вы возьмете человека с 15-летней отсидкой, инвалида и без документов? Вот и ответ! Вы не готовы к тому, что есть такой срез общества. Человек из тюрьмы вышел, а родня продала квартиру. Помыкался по друзьям, по вокзалам, запил, депрессия, озлобленность и на новый круг…» 

В ту пору «Пиромагия» процветала, и директор знал, как выкрутиться в критической финансовой ситуации, которая постепенно превращалась в штатную. Потому что раз «клиенты» живут, их надо кормить, а денег никто не выделяет. Так возникла тема с филиалом в селе, продуктивная для тех, кто более-менее социализировался и уже не против трудиться. Центр на Святониколаевской и ферма в Левоньках были задуманы как сообщающиеся сосуды, чтобы люди «перетекали» из одного в другой. 

Параллельно Николай Николаевич ездил изучать опыт в Киев, Черновцы, Львов. Пришел к выводу: шаблонов не существует, а его методика общественной организации всё же лучше бюджетной:

— В бюджетных три месяца и «осторожно, двери закрываются!» Дальше выбор: снова на вокзал или на кладбище. А я не могу выгнать, когда за 90 дней стало понятно, что человеку действительно некуда деться. Возраст, болезни, везде только проблемы и обломы. Хотя… Сколько раз наблюдал: приходят в центр несчастные, прямо капец. Уходят с настроением «мне все должны!» Так социализация тоже проявляется, — объясняет Романов. — Бездомные психологически сильнее многих из нас, они проверяют, как держишься. На улице психика затвердевает, как мозоль. Готовы мы к постоянному контакту с такими характерами? Готовы предложить нарративы, с которыми они согласятся? Каким должен быть опыт, чтобы доминировать над их желанием вести себя так, как хочется? Типовых людей не существует, тактику приходится все время менять. Искал, что почитать бы по этому поводу…

Пауза. Улыбается.

— Нет таких книг. Самому писать придется. 

«Где танкисты? Где партизаны?»

Дорога в Левоньки разбита тяжелой техникой. Дорожные указатели до сих пор сняты или замазаны краской. Кроны деревьев сомкнулись в зеленую арку: ни дождь не проникнет, ни солнечные лучи.

25 февраля прошлого года в село зашла часть украинской танковой бригады, заняла позицию. Село-то на две улицы, самое обитаемое место — на отшибе: строения старой панской усадьбы, где долгие годы располагалась психиатрическая больница, а с 2019-го — Черниговский региональный центр временного учета граждан, то есть филиал Центра социальной адаптации бездомных и бесприютных. Администраторы из местных, прежде работавшие санитарами в больнице, дали знать Романову. Военным выделили лучшее помещение, разместили, накормили. Хорошо, что за неделю до вторжения директор завез достаточно продуктов от благотворителей. Спустя четыре дня бойцам поступил приказ отходить. 

— Один танк не завелся, второй не завелся. Еще и ЗИЛ с ракетами, снарядами… Ну, так получилось. Пришлось хлопцам всё бросить, — подбирает слова 65-летний Павел. — Нас 12 человек проживало. Танк с места не сдвинуть, конечно. А ЗИЛ закатили вон туда (показывает на сарай) и спрятали. Закидали до потолка досками, разным барахлом, чем попало… Там и стоял. Война не особо чувствовалась, пока в конце марта не появились орки. Росгвардия, не меньше роты. Рассеялись по территории, увидели танки. Сразу начали искать среди нас главных.

— Били? — спрашиваю.

(Показывает покалеченную кисть руки.) — Прикладом. На расстрел ставили. Над головой стреляли. Нашли бы ЗИЛ, замучили бы всех. Но не нашли. 

Павла когда-то привел в центр участковый. Пожалел, что у бывшего коллеги-милиционера так повернулась судьба. Павел рассказывает собственную историю, насколько реальную — не понять. Прошел, мол, Афганистан, жена умерла, сын погиб в АТО, дочь укатила в Англию, знать отца не хочет.

— И я не сдержался, встал на наклонную плоскость… Восстанавливаю документы, Николаевич помогает. Может, и пенсию даже. 

Еще сильнее, чем Павлу, досталось от россиян Саше по прозвищу Моисей — за штаны цвета хаки и берцы, которые он накануне выбрал себе из гуманитарки, за поджарость и малый рост. И хоть Моисей матерился и божился, что совсем не танкист, а срок тянул, ему не верили: «Где остальной экипаж?»

Шестерых сотрудников загнали почти на сутки в комнатенку — каменный мешок с решеткой на двери. В больничную бытность там хранили сильнодействующие препараты. Администратора Юрия вообще выволокли прямо из дома в Левоньках вместе с 23-летним сыном. Кто-то из односельчан решил свести счеты таким образом, выдал как партизана. Били, ставили на колени: 

— «Хочешь, сначала сына на твоих глазах расстреляем, а потом тебя? Где еще партизаны?» И очередь над головой… Так их военная техника испугала. Заставили пилить деревья, валить на дорогу возле моста. Боялись, что новые танки вот-вот на дороге появятся, — вспоминает Юрий, чье здоровье с той поры сильно пошатнулось.

Бездомных заперли в отдельном помещении: сгорят бомжи, так и черт с ними. Загрузили на машины компьютеры из бухгалтерии, выдрали с проводами настольные телефоны, даже матрасы собрали, те, что поновее. На прощание залили в один из танков горючее, подожгли, закрыли люк.

Взрыв грохнул не сразу. Но такой силы, что сорванная башня, зарывшись в землю, повредила магистраль водовода. Строение рядом рухнуло. Танковое колесо пробило стену столетнего сруба-лабаза, упало внутри. Другое вместе с куском гусеницы перелетело через крышу, метров за 150 от взрыва. 

«Клиенты» выбрались, потушили пожар. А через несколько дней передали зашедшей группе украинских военных ЗИЛ с полным боекомплектом и прочее, что уцелело.

«Герои сопротивления»

На месте взорванного танка зияет яма-воронка, заполненная до краев дождевой водой. Вокруг трава по пояс, шмели гудят, крапива жалит, липы цветут, кукушка кукует, комары злющие — райское место. Романов, раздвигая траву, пробирается вперед, показывает:

— Вот, распахали, гречку посеяли. Нанимал тракториста.

Просит открыть замок на гараже, где стоит трактор, по виду ровесник первых советских пятилеток. 

— Двигатель где? Стартер?

— Орки, наверное, сняли… — хмуро сообщает администратор Михаил. — Не услежу за всем.

— Орки, говоришь?!

Отступаю на безопасное расстояние, чтобы не мешать разрешению корпоративного конфликта. Тучи продолжают сгущаться уже на ферме, где в окружении коров сидят несколько «клиентов», покуривая самокрутки. Они отчетливо навеселе. 

— Никола-а-ай Никола-а-аевич, — тянет женщина с короткой стрижкой. — Моисей всё делает, пасет, навоз выгребает, чего вы на него снова наезжаете? Телят нечем кормить, питание в пачках, которое вы привезли, закончилось! И дайте Мише денег, чтобы купил нам кофе и сигарет! А то я у вас за тарелку супа пашу!

Щуплый мужчина в красном свитшоте с надписью «Champion», в котором безошибочно можно узнать «танкиста» Сашу по кличке Моисей, держится независимо и дерзко. Судя по всему, он тут лидер, организатор мятежей и досуга.

— Так, герои сопротивления… — произносит директор тоном, который не обещает ничего хорошего. — Последние четыре месяца вы неуправляемы из-за пьянства. Куча докладных. Что, слава испортила? Терроризируете остальных, люди не выдерживают. Молоко на спиртное меняете! От тебя, Моисей, такое амбре сейчас, задохнуться можно!

— Это от комаров, — смотрит ему в глаза «танкист».

Алексей, пожилой человек в накомарнике, с палкой-посохом, поднимается, отходит к забору, всем видом показывая, что не при делах, ни на кого не в обиде:

— Молочную кашу дают. Нормально живем! Работаем, едим, спим.

— А я молочной каши не ем! — не сдается Марина (мы уже познакомились: 47-летняя Марина Макарчук отсидела за кражу, в центре она около трех лет. Была попытка уехать с женихом в село за 20 километров от Левонек, но потом позвонила директору, умолила забрать назад: «Не сошлись характерами»).

— Ладно, тогда что ты здесь делаешь? — наступает Романов. — Скатертью дорога, если правила не устраивают!

Марина с надрывной слезой в голосе тычет в распахнутые двери фермы: 

— Вон из-за кого остаюсь, жалко их! 

И зовет меня посмотреть телят:

— Роза, Виктория, а тут Димон, вчера родился. Почему Димон? Так жениха звали.

Дискуссия с Моисеем несется по нарастающей, и теперь Николай Николаевич действительно напоминает Доцента. Хорошо, что предупредил. На крик приходит бык, наклоняет голову. Моисей в красном свитшоте бросается наперерез и осыпает животное такой руганью, что бык пятится. 

Кульминация миновала. Прощаются натянуто, но руку друг другу подают. Вспоминаю фразу Романова: «Всё равно это дело для меня радостное и светлое». 

В планах директора не просто инкубатор и теплицы. Из-за боевых действий много людей на Черниговщине потеряли жилье, работу, любые источники дохода. А на территории бывшей больницы много пустующих корпусов, которые можно отремонтировать и заселить. Места хватит. 

Что дальше?

— Я был в добровольческом подразделении. Через год списали: «По здоровью для армии ну совсем не годишься!» — передразнивает неизвестного мне бюрократа Андрей Дырман, гражданский активист. — Даже командир мой ничего не мог сделать, зато с Романовым познакомил. Николай Николаевич военным сильно помогал, сам же не расскажет. Сетку маскировочную доставал, топливом снабжал. Мы понимали: Чернигов не выстоит — откроется путь на Киев. Здесь стояла 58-я бригада и Первая танковая армия. Если бы военные вышли из города, русские устроили бы у нас Мариуполь. Недаром утюжили с воздуха, злились. Думаю, после войны, если в Чернигов рискнут заехать на машине с русскими или белорусскими номерами, авто загорится сразу же. Но военные не вышли, взорвали мост. Хотя обороняться было практически нечем, оружия Украине еще никто не давал. И началась бешеная людская самоорганизация. Кто взял автомат, хоть в руках его раньше не держал, кто стал волонтером, как Романов.

У них есть совместная идея: открыть в Левоньках еще и реабилитационный центр для военных. Сил хватит.

Черниговская область