«С каждым днем ты понимаешь, что ни в чем не виноват» 

«Драка была неизбежна»: уверенные сторонники

Это люди, убежденные как в неизбежности начала войны, так и в необходимости продолжать воевать до победы России, несмотря на все издержки. Респонденты, прибегающие к подобной аргументации, нередко ссылаются на известное высказывание Путина: «Если драка неизбежна, бить надо первым». 

Вместе с тем по прошествии полугода после начала войны взгляд этих людей на ход боевых действий стал заметно более критическим. Продолжая настаивать на неизбежности войны и необходимости ее продолжения до победного конца, они критикуют то, как идут боевые действия: их темпы и результаты, а также юридический и моральный статус «спецоперации», которая так и не была официально объявлена войной. 

В этой критике особое место занимает вопрос о своевременности и оправданности начала «спецоперации»: некоторые убежденные сторонники полагают, что поскольку война всё равно была неизбежна, следовало дождаться нападения со стороны Украины; другие настаивают на необходимости превентивного удара. Независимо от конкретных позиций, представители «партии войны» уделяют этому вопросу значительное внимание:

до двух месяцев, не более того. В любом случае на Донбасс был бы нанесен удар. Конечно, было бы жестче, но мотивация была бы больше с точки зрения понимания мировой общественности, кто первый это начал. Это было бы для нас лучше. Но, к сожалению, мы начали первые» (мужчина, 46 лет, предприниматель, ноябрь 2022).

«Это, конечно, грустно, но вот так»: сомневающиеся сторонники

Эти люди до сих пор уверены в неизбежности войны, но сомневаются в необходимости продолжения боевых действий. В отличие от убежденных сторонников, они воздерживаются от критики «спецоперации» и сосредотачиваются на описании тяжелых эмоций, тревоги и сомнений, которые испытывают. 

Подавленное психологическое состояние не делает их противниками войны: они продолжают настаивать на ее неизбежности («выбора уже не осталось»), однако готовы к завершению конфликта путем компромисса, даже несмотря на то, что «тут не будет выигравших каких-то сторон» (м., 37 лет, предприниматель, октябрь 2022). 

Эти люди воспринимают свое положение как безвыходное: по их мнению, затяжная война, пусть и оправданная, уже привела к неприемлемым жертвам и разрушениям, однако они не видят реальной возможности ее прекращения.

«Конечно, я хотел, чтобы всё это закончилось гораздо скорее, этого не произошло. 

которые гибнут по обе стороны фронта. Очень жаль солдат Российской Федерации, очень жаль солдат ВСУ. Очень жаль мирное население, которое оказалось там. И тем или иным образом от этого страдает. Конечно, хотелось бы закончить это дело как можно скорее. Я не думал, что это будет так долго. Конечно, это грустно, но вот так» (мужчина, 38 лет, профессия неизвестна, ноябрь 2022).

«Я хочу, чтобы всё вернулось на свои места»: стремление к нейтралитету

Еще один тип восприятия войны, выявленный в наших интервью, характеризуется стремлением к «нейтралитету», понятому как право не занимать какую-либо отчетливую позицию. Информанты, относящиеся к этому типу, не уверены ни в том, что война была неизбежной, ни в том, что ее необходимо продолжать. Они настаивают на невозможности «узнать правду» и в целом судить о политике. 

Многие информанты, стремящиеся к «нейтралитету», прибегают к «подразумеваемому оправданию»: они настаивают, что у военно-политического руководства России были причины начать вторжение в Украину, даже если невозможно узнать, в чем эти причины заключаются. Эти люди наиболее деполитизированы: с их точки зрения, политика не заслуживает внимания, пока не затронет повседневную жизнь.

«Ну, я сразу [свою] позицию сказал, что я всей истины не знаю, я буду придерживаться золотой середины. Для меня это тоже мнение. Есть какие-то — за одну сторону, за другую, я — за нейтралитет. Потому что реально я не знаю. Не я эту войну начинал, не мне ее заканчивать» (мужчина, 34 года, менеджер, ноябрь 2022).

«Стремящиеся к нейтралитету» респонденты стараются фокусироваться на своей частной жизни и формулируют желательный исход конфликта в подчеркнуто утопическом ключе:

Все мы жертвы пропаганды. У нас, русских, своя правда, у Запада она своя. Кому-либо верить это, я считаю, глупо. Мы марионетки. Я считаю так. Поэтому мне абсолютно плевать, кто там в чем виноват. Это дела политические. Я в них лезть, ну…<…> Кто я такой, чтобы за кого-то там решать, понимаете? <…> Я хочу, чтобы всё вернулось на свои места. Чтобы война прекратилась, чтобы все американские бренды вернулись, я прошу прощения. Я хочу, чтобы всё-всё-всё встало на свои места» (мужчина, 21 год, студент, октябрь 2022).

Можно сказать, что смысл «нейтралитета», к которому они стремятся, — это сохранение возможности оставаться деполитизированными даже в условиях затяжной войны.

«Мы уже в конфликте»: новые патриоты

Наконец, последний тип восприятия войны, возможно, самый интересный. К нему относятся люди, которые не считали войну неизбежной и даже могли осуждать ее в первые месяцы после ее начала. Однако затяжной характер боевых действий, количество жертв и разрушений, а также обострение публичной риторики по обе стороны линии фронта заставили их найти аргументы в поддержку войны и прийти к осознанию необходимости ее «довоевывать».

«Я не знаю, по адекватным мы причинам напали, не по адекватным, но то, что весь мир объединился против России, ушли бренды, ушли компании, какие-то подрывные работы идут в сторону России. 

которого никогда не было» (женщина, 37 лет, предпринимательница, октябрь 2022).

В отчете мы назвали респондентов, прибегающих к такой аргументации, «новыми патриотами». Конечно, размышления о любви к родине характерны не только для сторонников войны: аргументы ее противников и респондентов, стремящихся к «нейтралитету», тоже не исключают патриотизма. Мы используем понятие «новые патриоты», чтобы показать новизну подобных размышлений для самих людей, использующих подобную аргументацию. 

Некоторые из них восприняли начавшуюся войну как ситуацию выбора и приняли решение «поддержать своих» и «быть со своей родиной» (мужчина, 23 года, журналист, октябрь 2022). Другие мотивируют свою позицию тем, что «хуже войны только проигранная война»: поражение РФ приведет к катастрофическим последствиям — как материальным, так и моральным, избежать которые позволит только победа.

<…> Христианство христианством, можно подставить левую щеку, конечно. Но в случае чего у нас населения в стране больше, и этот удар будет ощутимее, и не только санкционный. Если боевые действия начнутся на территории Российской Федерации, то гораздо больше людей от этого пострадают» (мужчина, 32 года, каменщик, ноябрь 2022).

В отличие от убежденных сторонников войны, «новые патриоты» осознали ее неизбежность не сразу, а лишь по прошествии полугода боевых действий:

«Я в целом вообще на текущий момент поддерживаю решение [о начале «спецоперации»]. Я пришел к осознанию, к выводу, что это было неизбежно. Может быть, это и возможно было, но этого не произошло. А теперь-то куда деваться?» (мужчина, 40 лет, административный работник в университете, ноябрь 2022).

Иногда в их рассуждениях причины и следствия меняются местами: например, военные успехи ВСУ воспринимаются ими как свидетельство подготовки Украины к нападению, для предотвращения которого и была начата «спецоперация». Слова одного из респондентов: 

«Смотри, ты меня спросила: веришь ли ты в угрозу со стороны Украины? Да, верю. Вот убей меня, верю. Вот 24-го не верил. А сейчас верю. Когда всё, всё, то я поверил, я понял, что там не сопли жевали. Там занимались конкретным делом» (мужчина, 60 лет, пенсионер, октябрь 2022).

Со страной или против страны

Способ восприятия и оправдания войны, характерный для «новых патриотов», интересен своей сложностью. В отличие от уверенных сторонников, которые пришли к своим взглядам либо еще до 24 февраля, либо сразу после начала боевых действий, «новые патриоты» сформулировали свою позицию в условиях затяжной войны, причем сделали это осознанно. Этим они отличаются от сомневающихся сторонников, чья первоначальная поддержка войны пошатнулась перед лицом жертв и разрушений, и от респондентов, стремящихся к «нейтралитету», которые пытаются спастись от войны уходом в частную жизнь.

В рассуждениях «новых патриотов» важную роль играет нежелание оказаться виноватыми, которое побуждает их к рефлексии о критериях справедливости в международной политике: почему «своим можно <…> а другим нельзя?» (мужчина, 22 года, программист, октябрь 2022). Вероятно, до войны многие из них не видели реальных возможностей для участия в политической жизни страны и потому не готовы отвечать на обвинения в поддержке войны, развязанной от их имени, но против их воли. Отказ признать себя виноватыми говорит не об аморальности «новых патриотов», а о глубине политического отчуждения в современной России:

«И с каждым днем ты понимаешь то, что ты не виноват ни в чем. Не ты направляешь, не ты ничего не говоришь, не поддерживаешь рублем. Ну не, налоги ты платишь в любом случае, конечно, — значит, поддерживаешь, но тем не менее. 

И вот это так нагнеталось, нагнеталось, нагнеталось. <…> Ну, как бы вот типа своим можно. А другим нельзя. И это неприятно, и от этого как раз-таки люди, мне кажется, всё больше и начинают поддерживать СВО» (мужчина, 22 года, программист, октябрь 2022).

Ключевым вопросом для «новых патриотов» является не поддержка или не поддержка войны — в конце концов, 24 февраля 2022 года многие из них были против. Формулируя свою позицию, они не выбирают между простыми «за» и «против», но пытаются ответить на вопрос «кто я?», находясь при этом в России по прошествии уже семи или восьми месяцев войны (на момент интервью). 

Если, как выразился один из респондентов, «мы уже в конфликте», вопрос поддержки или протеста против вторжения в Украину заменяется более важным вопросом идентичности. Я со страной или против страны? Я с теми, кто виноват, или я с теми, кто прав? Как мне быть в этой новой ситуации?

Прояснить роль, которую проблема идентичности играет в логике «новых патриотов», может помочь модель Альберта О. Хиршмана, хорошо известная в социальных науках. Хиршмана интересовали реакции на «упадок» в организациях, когда результаты их деятельности отклоняются от ожиданий людей — будь-то клиенты коммерческой фирмы, члены политической партии или граждане государства. 

Существуют два способа исправить ситуацию, задействующие разные каналы обратной связи. Можно воспользоваться «выходом» — например, перестать покупать продукцию находящегося в упадке бренда, выйти из партии, эмигрировать или отказаться от гражданства. Можно возвысить «голос» — сообщить о своем недовольстве руководству фирмы или партии, выйти на протест или иным образом принять участие в политике страны. 

Однако на практике выбор между «выходом» и «голосом» часто определяется «особым чувством привязанности к организации, которую мы именуем верностью», говорит Хиршман. Роль «верности» особенно важна, когда в упадок приходят общественные блага — например, верховенство права, транспортная инфраструктура, национальная оборона или доступ к чистой воде. Такие блага потребляются всеми членами сообщества, причем их потребление одними людьми не ограничивает их потребление другими. 

Как пишет Хиршман, эта логика применима не только к общественным благам, но и к «общественному злу» — например, когда «продуктом» внешней политики государства становится не международный престиж, а международный позор. Можно перестать быть «производителем» «общественного зла»: уйти в частную жизнь и свести взаимодействие с государством до минимума или вообще уехать из страны. Однако перестать быть его «потребителем» нельзя ни во внутренней, ни во внешней эмиграции — особенно если эмигранту не всё равно, что происходит в оставленной им стране.

Иначе говоря, 

Концепция «верности» позволяет понять мотивацию людей, которым не всё равно, что происходит в их стране, но лишенных возможности «голоса» — например, одного из наших респондентов из числа «новых патриотов»:

«Я надеюсь, что всё поскорее закончится, мы вернемся к мирной жизни, снова можно будет заниматься правами ЛГБТ, трудных подростков и так далее. <…> Кстати, печально то, что я буду в одиночку этим заниматься, потому что все свалили в Тбилиси. <…> По-прежнему соотношение сил в пользу России. Тут фактически до конца жизни люди будут лишены возможности чего-то добиваться внутри страны. Из-за рубежа можно что угодно говорить, но только изнутри можно что-то продвигать, какую-то политическую активность вести» (мужчина, 34 года, маркетолог, октябрь 2022).

С точки зрения этого респондента, «выход» в эмиграцию может привести к еще большему упадку: если все активисты покинут Россию, заниматься правами ЛГБТ или трудных подростков будет просто некому. Возможность создавать общественное благо в будущем оказывается важнее «общественного зла» в настоящем.

Будущее как ориентир

Эта ориентация на будущее является ключевым элементом «нового патриотизма». Рассуждая о «верности», Хиршман пишет:

Знаменитая формула… «права она или нет, но это наша страна» явно не имеет никакого смысла при наличии уверенности, что «наша» страна вечно будет творить преступления. В этом высказывании кроется надежда, что после некоего бесславного деяния удастся опять направить «нашу» страну в должном направлении […] Именно этот намек и надежда, что со временем зло будет исправлено, а справедливость восстановлена, являются главным отличием «верности» от веры.

Между «новым патриотизмом» и надеждой на будущее есть прямая связь (про это подробнее здесь). Война выбила почву из под ног у граждан России, и им пришлось пересобирать не только свою картину мира, но и самих себя, переосмысливать свою идентичность. Чувство принадлежности к своей стране — права она или нет — вернуло «новым патриотам» точку опоры, утраченную 24 февраля 2022 года.

«Новых патриотов» можно представить расчетливыми оппортунистами или аморальными обывателями, которые обсуждали уход брендов из России на восьмом месяце войны. Однако обвинения не приближают нас к пониманию мотивации этих людей. По мере продолжения войны и ужесточения международных санкций в отношении России такой способ рассуждения может стать привлекательным для большего числа людей. 

При этом важно помнить, что «новые патриоты» стали высказываться в поддержку войны лишь по прошествии более полугода после ее начала. Эта «поддержка» реактивна, ее источником является не идеологическая индоктринация, а спонтанный патриотизм, хиршмановская «верность», которая предполагает надежду на позитивные изменения в будущем. 

Для «новых патриотов» возможность поражения России — прекращение боевых действий и возврат к границам 1991 года, — видится как катастрофа, поэтому отказ от поддержки своей страны для них равносилен отказу от самой возможности будущего. При наличии ясной перспективы позитивного будущего России после провала путинской военной авантюры «новый патриотизм» вполне может стать антивоенным. Артикуляция таких перспектив сейчас — ключевая задача российской антивоенной оппозиции и медиа.