Сизая дымка, майская метель, переметающая через дорогу пепел и сажу. Скрежет металла на ветру, почерневший, облизанный огнем кустарник.
Пост ДПС, просьба выйти из машины. Капитан спрашивает мой адрес, просит показать курганскую прописку. Внимательно рассматривает, запоминает меня.
«Машину оставьте здесь. Проходите», — голос молодого еще силовика звучит по-полицейски равнодушно, но в интонации все же пробивается какое-то сочувствие.
Он думает, что я погорелец.
После полицейского кордона до въезда в поселок — прямая дорога, долгие 400 метров, полные надежд. Вместе со мной по этой дороге торопливой, тревожной походкой идут десятки людей в грязной одежде не по размеру, в халатах, вытянутых трениках, в шаркающих по выжженному асфальту домашних шлепанцах. Возвращаются к домам десятки погорельцев, которым по факту больше некуда возвращаться.
С каждым шагом трагедия словно раскрывается перед нами. Перевернутая остановка, колоннада обугленных черных стволов. Тополя подрезали недели две назад, а в прошлые выходные на них уже распустились почки, явив миру первые робкие светло-зеленые листочки новой жизни. Никакой жизни здесь больше нет. Всё черно.