Фашистский язык
В моем детстве самыми популярными мальчишескими дворовыми играми были разнообразные «войнушки». Мы играли в разбойников и рыцарей, спартанцев и персов, белых и красных, ковбоев и индейцев — это напрямую зависело от фильмов, которые крутили в кинотеатрах или по телевизору. Но чаще всего, конечно, это была игра в «наших» и «фашистов». Именно в такой версии она набирала наибольший размах и, я бы даже сказал, ожесточение, порой вовлекая в сражения детей всего микрорайона. Строились штабы-халабуды, доты и танки из картонных коробок. Мы даже рыли настоящие окопы, благо в нашем распоряжении была большая бесхозная поляна, на которую с вожделением поглядывал местный гаражный кооператив.
Интересно, что проще было играть за «фашистов». Именно им в играх чаще всего доставалась победа. Почему? Потому что им разрешалась любая подлость. Например, напасть во время переговоров или перемирия. Тем не менее играть за «фашистов» никто не хотел. Да и побеждать, пользуясь «фашистскими приемчиками», за достижение не считалось. Вот играя за «наших» — другое дело. В результате малопочетная роль «фашистов» определялась исключительно жребием. Важной частью игры было то, что «фашистам» полагалось говорить на «фашистском» языке. В его роли выступали два десятка слов и выражений на немецком, которых мы нахватались в фильмах о войне.
Вы догадались, к чему я клоню? Правильно. Присматриваясь к нынешним детским играм в войну, я заметил, что те, которые играют за «наших», то есть за ЗСУ, старательно розмовляють українською, а их противники (именуемые не «фашистами», а «руснёй») говорят по-русски. При том что вне игры и те и другие разговаривают на современной версии дивной южной смеси, которую принято называть одесским языком и которая более чем наполовину состоит как раз из русских слов.