«Взрыв… У моего дома аж крыша приподымается»

«Сижу в коридоре, слышу, как бьются стекла в доме»

Вера, 79 лет, преподаватель, Херсон

С Верой говорить трудно, она горько плачет. На фоне слышны сильные взрывы. При каждом новом прилете стены квартиры содрогаются, а моя собеседница охает, замолкает на секунду и снова плачет. После инсульта она не может выйти на улицу. С осени, после подрыва всех электротрансформаторных подстанций убегающими российскими военными, в ее доме не работает лифт. Поэтому она ни разу не была на улице в освобожденном Херсоне, смотрит на город из окна.

— Возле моего дома убило людей на остановке. Бедные люди! Пережить оккупацию и умереть от снаряда. Киоск, в который я ходила еще осенью за продуктами, разнесло вдребезги. Я не знаю, чем всё это закончится, но мне очень страшно. Так близко возле моего дома еще не прилетали снаряды. Я сижу в коридоре, слышу, как бьются стекла в доме. Мои окна дребезжат, но скотч всё же защищает стекла, они пока целы. У всех соседей почти вылетели, а мои держатся.

В нашем пятиэтажном доме осталось всего три человека. Сосед недавно заходил ко мне, он в больнице работает, сейчас перебрался в центр города жить, в дом родственников. Своих всех вывез в более безопасные области Украины, а сам остался работать. 

Сегодня снарядом перебило газовую трубу. У меня теперь нет газа в квартире, но электричество, к счастью, еще есть. Подруга с Острова (микрорайон в Херсоне) звонила, у них и электричество отрубилось.

С утра обстреливают центр, разрушают исторические здания. Я, конечно, понимаю, что наша главная задача — выжить, а город мы еще отстроим. Но всё равно очень больно. Я родилась в 1943 году в каком-то селе в Николаевской области. Беременная мама бежала из Херсона от фашистов, даже не запомнила название села, где у нее неожиданно начались роды, в таком стрессе была. Свой путь она продолжила уже со мной на руках. В Херсон мы с ней вернулись в 1944 году, когда его освободили от фашистов. Мама была уверена, что на каждое поколение выпадает одна война, поэтому мне она всё время повторяла: «Верочка, за тебя я спокойна. Ты свою войну уже пережила, и на твоей судьбе ее больше не случится».

«Я их ненавижу, хоть и говорим мы на одном языке»

Надежда, 62 года, пенсионерка, село Кардашинка, расстояние через реку до Херсона — 11 км, до Голой Пристани — 6 км

— В селе почти никого не осталось. На берегу озера и в лесочке стоят российские военные. Каждый день я слышу и вижу, как они стреляют. Иногда в направлении Херсона и Олешек. Потом разворачивают свои пушки и начинают «гатить» по оккупированной ими же Голой Пристани. Потом еще сюжеты разные показывают в своих пропагандистских каналах, как ВСУ Голую Пристань и Олешки обстреливает. Но люди всё видят. Вылет — несколько секунд — и взрыв в Голой Пристани. А у моего дома аж крыша приподымается…

Моя дочь с внуком-инвалидом еще в ноябре уехала в Херсон в больницу. Потом город освободили, и мы остались по разные стороны Днепра. 

Я сильно болею, лекарств нет. Еда тоже закончилась. Раньше у меня было свое хозяйство, но сейчас даже курочек не осталось. Очень хочется мяса жареного или супа на мясном бульоне… Да какого угодно, лишь бы наесться досыта. Ты себе не представляешь, какая я сейчас худая стала, меня почти не осталось. С подругой своей созваниваюсь, и мы с ней весь разговор разные блюда обсуждаем, которые готовили до войны. И плачем, и смеемся над собой. Господи, как же хорошо мы жили до прихода русских…

А я ведь русская по национальности, родилась в Белгородской области. До меня тут как-то дозвонился знакомый пенсионер, с которым мы долгие годы дружили. Он российский паспорт одним из первых получил, сейчас две пенсии имеет: и украинскую, и русскую, очень доволен. Говорит, что российские солдаты вежливые и приятные люди, хоть и выломали дверь в его дом, пока он в больницу в Скадовск ездил. Утащить ничего не успели, мой знакомый вовремя домой вернулся. Говорит, как ты можешь их ненавидеть, если ты сама русская? А я их ненавижу, хоть и говорим мы на одном языке.

Я русскую пенсию брать не стала, хотя предлагали оформить паспорт и получать все подачки. Один раз, когда совсем невмоготу было, взяла 10 тысяч и мешок крупы. Потом отвращение к своей слабости долго чувствовала. Но на эти деньги мне соседка купила масло растительное. Она помоложе меня, еще в силе, ходила на рынок в Голую Пристань. Наши туда пешком ходят, машин в селе почти не осталось. Оккупанты ограбили большинство домов, машины и всё ценное забрали.

Уже несколько месяцев крупа и по чуть-чуть масла — это весь мой рацион. Масло очень экономно расходую. Но, слава Богу, весна пришла. Я рву молодую крапиву — теперь у меня есть витаминчики в моей неизменной каше. Страшно, что сегодня в моей жизни всё так же, как родители про жизнь в фашистской оккупации рассказывали. Но та война закончилась, и эта закончится.

«Переживших оккупацию не горят желанием в армию принимать»

Владимир, 38 лет, предприниматель, Херсон

— Мое предприятие сгорело после обстрела. Я не могу и, наверное, уже и не хочу его запускать. Какой в этом смысл? Если даже снова закупить все материалы и собрать вручную станки из того, что есть, снаряд может прилететь снова. В общем, пока нас ежедневно обстреливают со всех орудий, я ничем не могу помочь своим сотрудникам. Сам зарабатываю, чем придется. Одному телевизор починю, другому — стиральную машину. На питание семьи хватает, но без излишеств.

На прошлой неделе ездил в Одессу, хотел там на работу устроиться. Только вышел из автобуса, прошел совсем немного по улице, как меня сразу же остановил военный патруль с полицией. Проверили документы. А я почти год в оккупированном Херсоне прожил, и фамилия у меня русская — Сидоров. Меня сразу же на беседу в отдел. Там предложили пройти допрос на детекторе лжи. Я согласился. Допрос прошел без проблем. Было, честно говоря, неприятно, но что поделать. Их тоже понять можно: хрен знает, что я с такой русской фамилией делал всё то время, что длилась оккупация города.

Сказали, что надо ехать домой и вставать на учет в военкомат. Видел в соцсетях, что многих мужчин на улице хватают и сразу в армию. Опасался чего-то подобного, но не потому, что попасть в армию боюсь, а потому, что боюсь попасть без подготовки. Я в армии не служил. Сначала учился то в одном институте, то в другом, потом женился, дети пошли, одновременно из призывного возраста вышел. Военный билет до войны ни разу нигде не потребовался, я же по найму не работал.

Мой знакомый, который в АТО служил, тоже весь период оккупации в городе был. Его два раза «на подвал» возили, черный был от побоев и переломов, похудел вдвое. Сейчас он восстановился более-менее, хотел вступить в ряды ВСУ, так его не взяли, хотя у него есть боевой опыт с 2014 года. И не только его не взяли. Сказали, просто на учет встать и ждать чего-то. Я так понял, нас, переживших оккупацию, не сильно горят желанием в армию принимать и давать нам в руки оружие — опасаются предателей.

«Дениса Русских убили русские»

Наташа, 44 года, безработная, Голая Пристань

— Нас обстреливают каждый день. Вчера был прилет по старому маслозаводу в центре города. Там ранило троих горожан, которые живут в частном секторе рядом. Говорят, повредило и музыкальную школу, но я сама не видела, в центр стараюсь не соваться, там русские всё окопами перерыли. На Z-каналах постоянно показывают сюжеты, где наши коллаборанты жалуются на то, что ВСУ обстреливают Голую Пристань. Но мы-то слышим, что они сами нас обстреливают: вылет и сразу прилет. Не знаю, для кого они свои сюжеты снимают. Наверное, для российской публики, им какую угодно лапшу можно навешать.

Шестого марта осколками разорвавшегося снаряда убило Нину Власову, она всю жизнь работала педиатром, ее знал весь город. Она лечила не одно поколение голопристанцев. И это настоящая трагедия для нашего города, потому что Нина Павловна всю войну была рядом с нами и продолжала лечить наших детей. Дети Власовой со своими семьями давно выехали из города, так что даже на похоронах с мамой не смогли проститься.

А за два дня до гибели Нины Павловны снаряд прилетел на городские дачи, что возле реки Чайки. 

Но мне не смешно, конечно. В голове не укладывается, что его больше нет. Мы дружили с детства, всю юность вместе были в рок-тусовке. Он был удивительно добрым и безобидным человеком. Писал странные стихи и рисовал картины, делал какие-то необычные штуки из подручных материалов. Денис никогда не унывал, не обижался, умел поддержать словом. Он для многих из нас был как символ города. Наши друзья уезжали, но точно знали, что когда вернутся, Денис их будет ждать со своими шутками-прибаутками, дурацкими стишками и искренним смехом. Он был для нас символом жизнелюбия, а теперь его нет.

«Одна надежда: Украина наконец-то перестанет нас обстреливать»

Ирина, 53 года, безработная, Голая Пристань — Скадовск

— В нашей жизни почти ничего не изменилось за месяц. Мы по-прежнему снимаем жилье в Скадовске. Мой дом в Голой Пристани разбило во время очередного прилета. Надоели эти ВСУ, сколько можно обстреливать наши дома? Детей я увезла к родственникам в Россию, чтобы они могли ходить там в школу. Сама осталась ухаживать за престарелой матерью.

Иногда мы гуляем недалеко от моря, дышим морским воздухом, оздоравливаемся. Муж перед 8 марта долго стоял в очереди за тюльпанами. Одна розочка стоила 260 рублей, а тюльпан — 120. Я увидела, смеюсь: хватит стоять за цветочками, купи мне лучше шоколадку. Так сладкого иногда хочется, хотя шоколад я не очень люблю. Муж у меня две пенсии получает, но деньги всё же стоит экономить, не на тюльпанчики тратить. Цены, конечно, ужас.

А в целом, жизнь прекрасна, солнце всё теплее, во дворе расцвели цветы. Смотрю на них и радуюсь. Всё у нас хорошо. Одна надежда: Украина наконец-то перестанет нас обстреливать, и мы заживем спокойно.