Правовой статус — неизвестен

Иван Гончар. 24 года. Задержан «за противодействие СВО». Местонахождение неизвестно восемь месяцев

Иван окончил Мариупольский металлургический институт, но по специальности не работал. Он стал предпринимателем, открыл свое дело — торговал брендовой одеждой в магазине в Мариуполе. Иван, по словам родственников, никогда не служил и с военным делом не связан.

Из-за российских обстрелов он потерял дом, а в начале апреля бежал из Мариуполя с семьей единственным возможным способом — через Россию. Всем необходимо было пройти через «фильтрацию», и даже не одну. По словам мамы Ивана Валентины, первый раз их остановили на блокпосту в Безыменном. Там он прошел «контроль». 

«Задавали вопросы, поддерживаешь ли военнослужащих украинских, как относишься к "спецоперации", телефон проверяли. Минут пять его подержали и отпустили», — говорит она.

Затем на рейсовом автобусе семья доехала до границы Донецкой области, где был блокпост самопровозглашенной «ДНР», а затем — российская граница.

«"ДНР" мы прошли тоже, там ничего не спрашивали, просто [показали] документы. А на российской границе, конечно, всех, особенно мужчин, проверяли. Гуськом их водили по разным кабинетам. Ваню тоже позвали. Его не было минут 15. Я, конечно, сильно переживала, но он вышел, улыбался, сказал, что все нормально. Но через полчаса его опять позвали, уже в другой кабинет. И все. С тех пор я его не видела и не слышала», — рассказала Валентина.

Ей посоветовали пересекать российскую границу дальше без Ивана, уверяя, что его скоро отпустят. 

«Я, наивная, людям поверила и пошла», — говорит Валентина. У границы располагался лагерь для украинских беженцев, где она четыре дня ждала, когда вернется ее сын. Но он не возвращался. А ее все время просили только ждать и не переживать.

На четвертый день Валентина потребовала, чтобы ее пустили на таможню. Там ей к удивлению сказали, что ее сына, оказывается, отпустили же в первый день, 9 апреля. Но куда отпустили — не уточнили.

Валентина обращалась в Красный крест. В прокуратуру. Писала в полицию заявление о пропаже человека. Десять дней сидела в лагере у границы и пыталась найти его, но безуспешно. Все заявления остались без ответа.

Валентина с мужем сейчас живут и работают в Германии, городе Клеве. Искать сына им помогает правозащитная организация Every Human Being. 

Об Иване не поступало никакой информации до тех пор, пока в августе в одном из телеграм-каналов со списками военнопленных не появилось его имя с подписью «гражданский, плен, 9.04.2022».

Правозащитники отмечают, что брать в плен гражданских — это военное преступление. Статья 4 Женевской Конвенции прямо говорит, что взятие в заложники лиц, не участвующих в войне, недопустимо.

Пытаясь найти его всеми доступными способами, юристы в том числе направляли запросы российскому минобороны и спрашивали о его местонахождении и состоянии. И ответ пришел.

Однако Минобороны противоречит само себе, отмечает юрист и основательница правозащитного проекта Every Human Being Полина Мурыгина.

Ведомство, прямо не называя статус Ивана («пленный» или «задержанный по уголовному или административному делу», «военный» или «гражданский»), — отчиталось, что он был задержан «за противодействие специальной военной операции».

Чиновники Сергея Шойгу добавили: «Сведения о местах содержания лиц, задержанных за противодействие специальной военной операции, является информацией ограниченного распространения и передаче третьим лицам не подлежат».

«То есть где он — нам не говорят. Мы переживаем за жизнь человека. У нас с ним ни разу не было ни свиданий, ни какой-то весточки от него. А за восемь месяцев произойти может многое», — отмечает Мурыгина.

При этом юридически задержанным Иван не считается, потому что формально, без суда, задержание может длиться до 48 часов, говорит юрист. «Или может быть какое-то решение суда, но это будет значить, что ему вменяется совершение правонарушения, административного или уголовного. Но при этом, если бы что-то вменяли, об этом бы сказали», — добавляет она.

Юрист отмечает, что далее в ответе ведомство ссылается на статьи Женевской конвенции об обращении с военнопленными. Однако Иван — гражданский, а не военнопленный, и Конвенция о военнопленных на него не распространяется. «Также в этой конвенции прямо сказано, что о пленении и местоположении человека семье должно быть сообщено не позже, чем через неделю. Даже если бы он был пленным военным, это все равно нарушение Женевской конвенции», — объясняет Мурыгина.

«Мы общаемся с правозащитниками, которые занимаются схожей с нашей деятельностью. Они тоже говорят, что для России брать в плен гражданских нетипично, потому что обычно, когда задерживают украинцев, это пытаются облечь в какую-то процессуальную форму. Вменяют, например, совершение уголовного преступления. В условиях войны часто это экстремизм, терроризм», — объясняет она.

В любом случае, родственники должны знать, где человек, и им обязаны сообщить информацию о том, что он задержан, что он в чем-то подозревается. Не может быть, чтобы человек бесследно пропал, родные должны знать, что он, например, в СИЗО или в спецприемнике, говорит Мурыгина.

«Мы планируем писать запросы Минобороны и направлять адвокатов, чтобы Ивана искали по СИЗО, — отмечает она. 

Далее есть два сценария, рассказывает юрист. 

Первый — правозащитникам удастся донести до российской стороны, что взятие гражданских заложников — это военное преступление и что они, в том числе и Иван, должны быть освобождены. Второй — обмен. Обмен пленными во время войны производится по принципу паритета. Например, рядового можно обменять на рядового, а офицера — на офицера. 

Гражданского можно обменять только на гражданского, и чтобы это сделать, обеим сторонам нужно признать, что они нарушили закон.

«Могут согласиться его обменять на рядового. Но в этом случае должно быть точно установлено местонахождение Ивана, чего сейчас не сделано. И поэтому вопрос, где же он, сейчас ключевой», — добавляет Мурыгина.

Никита Шкрябин. 20 лет. Первый пленный украинец, дело которого попал в суд РФ. Местонахождение неизвестно

С похожим случаем столкнулись и правозащитники из «Агоры». Они помогают найти Никиту Шкрябина, 20-летнего студента III курса Харьковского юридического университета факультета прокуратуры, который пропал 29 марта. 

«Он просто вышел из дома и не вернулся, — рассказывает его мать Татьяна. — Он студент, он полностью гражданский человек. Он не относился ни к каким военным организациям и ВСУ. На тот момент, когда он пропал, ему было 19 лет». 

Татьяна пыталась найти сына всевозможными способами. 

И я в апреле начала уже искать его», — рассказывает она. По словам Татьяны, она обращалась к уполномоченному по правам человека в РФ Татьяне Москальковой и в Международный Красный крест.

Однако официального ответа не было. 

«Только в начале мая мне позвонили из Международного Красного Креста. Как мне сказали, Российская Федерация подтверждает, что мой сын находится на территории России. Потом, 9 мая, мне позвонили из аппарата уполномоченного по правам человека Москальковой и также заявили, что он находится на территории России. Я спрашиваю, могу ли я с ним поговорить, могу ли с ним встретиться. Спросила, за что его задержали. Но ответа на это я не получила», — рассказала мать Никиты.

Затем она связалась с адвокатом из «Агоры» Леонидом Соловьевым. И они узнали, что никаких уголовных дел против Никиты не возбуждали. Однако связи с ним нет уже восемь месяцев. «29 марта я в последний раз видела сына. После этого я его не видела, его голос не слышала. Никто никаких конкретных ответов мне не дает. За что? Почему? Где? Как?» — заявила Татьяна.

«Шкрябин — гражданский человек, который задержан как пленный. Где он сейчас — неизвестно, Минобороны не говорит», — рассказал адвокат Соловьев.

Судебных решений о заключении его под стражу не было, также ему не предъявляли никаких обвинений, процессуальных оснований для удержания его нет, подчеркивают в «Агоре». Следственные органы СКР, МВД и ФСБ уголовное дело в отношении него не расследуют. 

Тем не менее, Минобороны в ответе правозащитникам, так же как и в случае с Иваном Гончаром, написало, что Никита задержан за «противодействие специальной военной операции». Документ слово в слово, за исключением имен Никиты и его адвоката, повторяет бумагу, направленную правозащитникам Every Human Being.

Адвокат обратился в военно-следственное управление СКР с заявлением о преступлении российских военных, длительное время удерживающих Никиту без связи с внешним миром. СКР в этом отказал.

Затем Соловьев обратился в гарнизонный военный суд, который 12 декабря признал бездействие военного следствия законным. Никита стал первым плененным гражданским украинцем, дело которого рассмотрел российский суд, говорят в «Агоре». 

Суд установил, что 

в том числе на адвоката.

«Никакого суда [по задержанию Никиты] не было, уголовных дел против него нет. Собственно, этот вопрос я и поставил перед судом. Ответа на этот вопрос нет, — подчеркивает Соловьев. — После такого ответа суда я пока еще буду думать, что делать. Обжаловать, скорее всего, будем», — говорит адвокат.

«Я не готова останавливаться. Я хочу своего сына видеть на свободе», — говорит Татьяна.

Тысячи украинцев находятся в изоляции в России без прав

Это далеко не первые случаи пленения гражданских. Как рассказали в «Агоре», по разным оценкам, в изоляции находятся несколько тысяч пленных граждан Украины, местонахождение большинства из них неизвестно. 

Как подтвердила «Новой газете Европа» Карина Малахова-Дячук, админ одной из закрытых групп в телеграме, где обмениваются информацией родственники гражданских пленных, количество людей, взятых в заложники, может достигать нескольких тысяч. Однако точной цифры нигде нет, отмечает она. Только в апреле министр по вопросам реинтеграции временно оккупированных территорий Украины Ирина Верещук говорила, что в плену у РФ находятся более тысячи гражданских лиц.

Полине Мурыгиной и Алексею Ладухину, юристам проекта Every Human Being, удалось освободить из плена более 200 гражданских за эту войну. Они занимались делами пленных в селе Казацкое и в колонии в Еленовке (оба населенных пункта находятся в части Донецкой области Украины, оккупированной сепаратистами).

В Еленовке, по словам юриста Полины Мурыгиной, содержались около 30 гражданских, среди них были те, кто возил в Мариуполь помощь — еду и медикаменты. «Им давали разгрузить, например, лекарства, говорили везти в больницы. А потом у них отнимали автомобили», — рассказывает она.

Всем задержанным гражданским в этом случае ничего не вменяли, но они находились в колонии в тяжелых условиях, подчеркивает юрист. «Там допускалось психологическое насилие, могло встречаться физическое насилие. А самое главное — там была тотальная изоляция», — отмечает Мурыгина.

В числе тех, кто содержался там, были сотни бойцов полка «Азов».

В Казацком пленные находились на территории школы, не колонии, рассказывает Мурыгина. Специфика взятия в плен там заключалась в том, что люди могли связываться с внешним миром. «Например, я довольно часто общалась с одним юношей, который там содержался, и он мне даже пересылал голосовые сообщения в телеграме», — рассказывает юрист. При этом, как отмечает Мурыгина, их держали как заложников: у них отняли все документы, они не могли покинуть территорию школы, они спали там на полу.

Как сообщали в Human Rights Watch, в селе Казацкое почти 200 человек были фактически взяты в плен после того, как прошли процесс «фильтрации». На протяжении более 40 дней сепаратистские «власти» отказывались возвращать им паспорта и не давали им уехать из села. Люди находились в здании местной школы в условиях антисанитарии, питаясь скудными пайками. Тех, кто не проходил «фильтрацию», задерживали. Долгое время не сообщалось, что с ними происходит.