Сюжеты · Политика

Сто лет фашизму — а он живее всех живых 

И переехал поближе к Кремлю

Джейсон Стэнли , писатель, профессор философии Йельского университета
Фото: Wiktor Szymanowicz/Getty Images

Оригинал текста был впервые опубликован на сайте Project Syndicate. Редакция «Новой-Европа» благодарит коллег за возможность перевести и опубликовать этот материал с незначительными сокращениями.

Когда в конце октября 1922 года чернорубашечники маршировали по улицам Рима, их лидер Бенито Муссолини только что стал премьер-министром Италии. Хотя последователи Муссолини еще раньше сформировали вооруженные отряды и начали терроризировать страну, именно в 1922 году сквадристы, как пишет историк из Колумбийского университета Роберт Пакстон, «перешли от грабежей и поджогов местных отделений социалистической партии, редакций газет, бирж труда и домов, где проживали лидеры социалистов, к оккупации целых городов — и всё это без каких-либо помех со стороны властей».

К этому моменту Муссолини и его фашистская партия уже считались чем-то обыденным, потому что годом ранее они вошли в правоцентристское правительство в качестве противоядия левым силам. В правительстве царил хаос, оно теряло легитимность, а левые партии враждовали между собой. В это время из-за фашистского режима усиливались беспорядки, которые Муссолини обещал устранить.

Но хотя Муссолини стал первым, кто позволил фашизму почувствовать вкус политической власти, его движение не было уникальным в своем роде. В поисках истоков следует взглянуть на США. Как объясняет Пакстон, «вполне возможно, что наиболее ранним феноменом, который функционально можно связать с фашизмом, является американский Ку-клукс-клан. В своей первой версии Ку-клукс-клан стал важной предтечей фашистских движений межвоенной Европы, проливая свет на их методы».

Игра на понижение

Общий знаменатель, объединяющий американский и европейские (особенно немецкий) варианты фашизма, можно обнаружить на уровне идеологии. В 1916 году американский сторонник евгеники Мэдисон Грант опубликовал книгу «Конец великой расы», где возмущался предполагаемым вытеснением белых в Америке «чернокожими и иммигрантами», в том числе «польскими евреями». По мнению Гранта, эти группы создавали экзистенциальную угрозу «нордической расе» — «коренному классу» Америки.

Мэдисон Грант. Фото: Wikimedia Commons


Грант не возражал против присутствия других рас в Америке, но настаивал, что их следует удерживать в подчинении. Его книга стала упражнением в научном расизме: в ней утверждалось, что «нордические белые» выше всех остальных рас интеллектуально, культурно и морально, и поэтому они должны занимать доминирующие позиции в обществе. В основе этого мировоззрения лежала версия американского национализма: нордические белые — это единственные «реальные» американцы, но над ними нависла угроза оказаться «вытесненными» другими расами.

Высказывания Гранта вполне соответствовали духу времени. В последующие годы возникло движение «Америка превыше всего», выступавшее против интернационализма и иммиграции. Как отмечает историк из Лондонского университета Сара Чёрчвелл, вице-президент США Кэлвин Кулидж в феврале 1921 года написал эссе для журнала «Домашний очаг» под названием «Чья эта страна?». Ответ Кулиджа на этот вопрос, пишет Чёрчвелл, был однозначным: «наша страна должна перестать считаться помойкой», ей следует принимать только «правильных иммигрантов». Под ними он открыто подразумевал «нордических европейцев».

В том же 1921 году, отмечает Чёрчвелл, другой Ку-клукс-клан сделал лозунг «Америка превыше всего» частью своего официального кредо. Клан, с его яростной приверженностью идеям превосходства белой расы и традиционным гендерным ролям, сосредоточил усилия на распространении паранойи по поводу евреев-марксистов и их попыток использовать профсоюзы для продвижения расового равенства. Тогда же американский промышленник Генри Форд профинансировал издание и распространение книги «Международное еврейство» — сборника статей, описывавших евреев в центре мирового заговора. Евреи, утверждал Форд, контролировали американские СМИ и культурные учреждения, планируя уничтожить американскую нацию.

Того же рода расовый национализм можно обнаружить в написанном в 1924 году тюремном манифесте Адольфа Гитлера «Майн кампф». Гитлер был недоволен присутствием иностранцев, особенно евреев, в Вене, но утверждал, что его ненависть не распространялась на еврейскую религию. Он писал, что до прибытия в Вену отвергал антисемитизм, потому что считал его формой дискриминации немцев на религиозной почве.

Тем не менее, Гитлер начал видеть в евреях своих главных врагов, изображая их представителями иностранной расы, которые старались ассимилироваться в Германии с целью захватить ее. По его мнению, это достигалось путем ослабления жестких иммиграционных законов с целью «открытия границ», поощрения смешанных браков ради уничтожения арийской расы, использования контроля над СМИ и учреждениями культуры для разрушения традиционных немецких ценностей. Согласно нацистской пропаганде, евреи были силой, стоявшей за международным коммунизмом, и стали тем самым мифическим «ножом в спину», который якобы привел к поражению Германии в Первой мировой войне.

Гитлер черпал вдохновение в США, где после появления движения «Америка превыше всего» были приняты иммиграционные правила, которые строго отдавали предпочтение северным европейцам. А геноцид коренных народов континента первыми американскими поселенцами во имя «предначертанной судьбы» послужил для него в дальнейшем моделью для собственных действий, направленных на обретение «жизненного пространства» (Lebensraum), то есть территориальную экспансию. Как показал историк Тимоти Снайдер в своей книге 2015 года «Чернозем: Холокост как история и предупреждение», Гитлер рассчитывал воссоздать в Украине режим рабства, существовавший на юге США до Гражданской войны.

Униформа членов Ку-клукс-клана. Фото: Wikimedia Commons, National Photo Company Collection. Library of Congress

Искаженное верховенство закона

Тот факт, что у американского расизма и немецкого фашизма были общие методы, а не только общие убеждения, заслуживает более пристального внимания. Как показала американский теоретик права Кимберли Креншоу, правоприменительные практики исторически навязывают и закрепляют несправедливость и дискриминацию так, что это часто оказывается незамеченным. И поэтому смысл антидискриминационных законов не в том, чтобы обеспечить особую защиту какой-либо конкретной группе населения. Их смысл в том, чтобы гарантировать, что закон не воспроизводит дискриминацию на институциональном уровне.

Это одно из центральных положений критической расовой теории (КРТ), которая возникла благодаря работам Креншоу, Деррика Белла и других ученых, изучавших, как именно правоприменительная практика закрепляет дискриминацию — иногда в виде побочного эффекта мотивированных поступков властей предержащих, а иногда в виде откровенной цели принимаемых решений. КРТ стала одним из важнейших теоретических инструментов в антифашистской практике, поэтому она превратилась в новое пугало для правых белых националистов.

Книжный стенд с изданиями по критической расовой теории в Висконсинском университете в Мадисоне. Фото: Wikimedia Commons, college.library, CC BY 2.0

КРТ призывает нас признать, что законы являются главным проявлением политической идеологии. В случае фашизма гражданство опирается на расовую идентичность, которая, в свою очередь, опирается на фундаментальный миф об иерархии и превосходстве одной расы по отношению к другим. Хотя расовая концепция национальной идентичности не была центральной в итальянском фашизме, она была движущей силой нацизма. После принятия Нюрнбергских законов 1935 года немецкое гражданство оказалось основано на превосходстве арийцев. Только люди с «немецкой кровью» могли быть немецкими гражданами и обладать политическими правами. Евреи, с клеймом неарийцев, лишались гражданства, а значит, и политических прав.

Неслучайно чернокожие американцы долгое время страдали от аналогичного отношения в южных штатах после Гражданской войны. Как пишет Джеймс Уитмен из Йельской школы права, нацистская идеология напрямую позаимствовала правовую практику из «режима Джима Кроу» для институционализации природы гражданства. Хотя в дальнейшем победа союзников позволила покончить с немецким расовым фашизмом в 1945 году, в Америке «режим Джима Кроу» продержался еще на протяжении жизни целого поколения.

Широкий круг фашистов

Чтобы разгромить нацистскую Германию в войне, США в том числе пришлось справиться с внутренним изоляционистским движением «Америка превыше всего». Но драконовские иммиграционные меры, которые инициировало это движение в 1920-х, еще оставались в силе в 1930-е годы, когда Америка разворачивала многих еврейских беженцев, пытавшихся покинуть Европу накануне Холокоста.

В эссе, опубликованном в 1939 году в журнале Reader’s Digest под заголовком «Авиация, география и раса», ведущий представитель движения «Америка превыше всего» летчик Чарльз Линдберг писал: «Пришло время прекратить наши споры и вновь начать строить наши Белые бастионы. Альянс с иностранными расами не означает для нас ничего, кроме гибели. Пришла наша очередь защитить наше наследие от монголов, персов и мавров, прежде чем нас поглотит бескрайнее иностранное море». Линдберг выступал за нейтралитет в войне между Великобританией и Германией, считая обе страны союзниками в борьбе с открытой иммиграцией небелых в Европу и США.

В Германии фашисты вошли в правительство благодаря быстрому росту их популярности в электоральной политике начиная с 1928 года. Немецкая экономика столкнулась тогда с серией ужасных шоков — от гиперинфляции до резко возросшей безработицы. Гитлеровские нацисты, естественно, винили во всех этих проблемах евреев, коммунизм и международный капитализм. Подобно чернорубашечникам Муссолини, они агрессивно нападали на левых и провоцировали открытые уличные драки, а затем представляли себя в качестве единственной силы, способной восстановить порядок.

Нацистская идеология обращалась ко многим группам избирателей. Обещания укрепить нацию за счет поддержки традиционных гендерных ролей и создания больших арийских семей были адресованы религиозным консерваторам. Враждебность к коммунизму и социализму обещала защиту крупному бизнесу от организованных рабочих движений. Нацисты выступали против капитализма лишь в качестве универсальной доктрины, то есть доктрины, которая предоставляет право собственности евреям, а себя изображали защитниками арийской частной собственности от «иудео-большевизма».

Что касается культурного фронта, стоит подчеркнуть, что фашистские партии всегда были агрессивными защитниками строго бинарной концепции гендера. В 1920-е годы Берлин переживал культурный бум, это был центр новой европейской гей-жизни, которую нацистская идеология связывала с евреями. В этом городе также располагался Институт сексуальных наук Магнуса Хиршфельда с огромной библиотекой и архивом, полными информации о широком разнообразии гендерных проявлений. Позднее Магнус стал одним из главных врагов для нацистской партии. Когда нацисты начали сжигать книги, библиотека Хиршфельда оказалась одной из их первых жертв.

Неудивительно, что у фашистов всегда находились общие интересы с религиозными консерваторами. В Италии и Германии фашизм и христианство сформировали альянс по расчету, но в других странах они мутировали в единую идеологию. Например, в Румынии «Легион Архангела Михаила» одновременно являлся и самой христианской, и самой агрессивной антисемитской партией из всех фашистских партий в Европе.

В Бразилии католическая форма фашизма была импортирована напрямую из Италии благодаря Плинию Салгаду. Роль православной церкви также очевидна в структуре российского фашизма, который прямо сейчас развивается. Россия изображается последним защитником христианства от языческих сил находящегося в кризисе западного либерализма и гендерной изменчивости. И, конечно, христианство всегда вдохновляло американский фашизм — с его идеологическим ядром из христианского национализма белых.

От путча к парламенту

К концу 1920-х годов нацисты сумели стать привлекательными для многих групп населения, которые сами не считали себя нацистами. Благодаря повсеместному недоверию к традиционным политическим партиям и институтам они стали второй крупнейшей парламентской партией в Германии после выборов 1930 года, а затем и ведущей партией после выборов 1932 года.

Хотя немецкие консерваторы с подозрением смотрели на нацистов, они считали, что Гитлер предпочтительней любого кандидата от левых. И поэтому, именно при поддержке консервативного истеблишмента, президент Германии назначил Гитлера канцлером в 1933 году. В своих заявлениях и сочинениях Гитлер совершенно явно высказывал угрожающе враждебное отношение к демократии, но немецкие консерваторы всё равно вручили ему власть, продемонстрировав в лучшем случае непростительную наивность.

Более того, каждый канонический пример успехов европейских фашистов в XX веке связан с политическими партиями, пришедшими к власти в рамках нормальных электоральных процессов, хотя перед этим они заявляли о своих антидемократических настроениях, а иногда даже открыто выражали свои намерения. Консервативные лидеры и избиратели предпочитали фашизм вместо демократии, потому что были уверены в том, что в конечном итоге они выиграют.

Чтобы фашистская партия добилась триумфа, ей нужно было заручиться поддержкой людей, которые, если их спросить, стали бы громко отрицать, что разделяют идеологию этой партии. Впрочем, это не так уж трудно: избирателей надо просто убедить, что демократия перестала отвечать их интересам.

Надпись на здании автовокзала: «Зал ожидания для цветных». Дарем (Северная Каролина), 1940 год. Фото: Wikimedia Commons

Фашизм сегодня

Если мы посмотрим на фашизм как на набор определенных методов, то сразу станет очевидно, что его идеи по-прежнему с нами. Как отмечал Тони Моррисон (в своей речи 1995 года), США часто выбирают фашистские решения для своих национальных проблем. Взгляните, например, на данные «Инициативы тюремной политики» об уровне заключенных в мире в 2021 году: «Не просто у США в целом самый высокий в мире коэффициент заключенных, но и каждый штат США держит в тюрьме больше людей в пересчете на душу населения, чем практически любая независимая демократическая страна на Земле».

Это бремя в непропорциональной мере ложится на плечи ранее порабощенной части населения страны. И в отличие от многих других демократических стран, заключенные в 48 штатах США не имеют права голосовать. Во Флориде строгие законы об избирательном праве лишают этого права миллион человек (этого достаточно, чтобы изменить политическую склонность штата к Республиканской партии), имеющих судимость в прошлом. Нынешний республиканский губернатор Флориды Рон Десантис создал специальный электоральный полицейский отдел для борьбы с несуществующей эпидемией нарушений на выборах. Накануне промежуточных выборов 2022 года были проведены широко разрекламированные аресты афроамериканцев с судимостью, которые считали, что имеют право голосовать (и которые в ряде случаев получали от государства противоречивую информацию на эту тему).

Мы должны признать всё это тем, чем оно является: возвращением тактики Джима Кроу с целью запугать афроамериканскую часть избирателей. В отличие от Третьего рейха, «режим Джима Кроу» не был разгромлен и ликвидирован в результате войны. Его методы исподволь сохраняются в разнообразных формах и часто служат моделью для законов, подобных флоридскому. В большинстве случаев расистские законы написаны так, что выглядят расово нейтральными. Например, тест на грамотность, чтобы получить право голоса, якобы нейтрален, но по факту является дискриминационным.

Подобная тактика применяется не только в США. 

В Индии правящая партия индийских националистов создала национальный реестр для кодификации граждан

и исключения «нелегальных иммигрантов», при этом цинично эксплуатируется тот факт, что у значительной части индийских мусульман нет официальных документов. Индийские националисты могут теперь преследовать мусульман в Индии и грозить им депортацией в Бангладеш. При этом поправки 2019 года в закон «О гражданстве» открывают перед немусульманскими мигрантами из Афганистана, Бангладеш и Пакистана возможность ускоренного получения гражданства.

Манипуляции с законами о гражданстве, призванные обеспечить привилегии для одной из групп населения в качестве истинных представителей нации, характерны для всех фашистских движений. Как отмечает Тобиас Хюбинетте из Карлсбадского университета, «Шведские демократы», крайне правая партия Швеции, «организационно ведет свое происхождение напрямую от нацизма времен Второй мировой войны». Программа партии провозглашает расовую однородность шведской национальной идентичности, а ее кандидаты «открыто выступают за учреждение программ репатриации с откровенной целью — заставить незападных иммигрантов вернуться в страны своего происхождения». По итогам выборов в сентябре 2022 года «Шведские демократы» оказались второй крупнейшей партией в парламенте, что напоминает успех Нацистской партии в 1930 году.

В других странах Европы лидеры крайне правых открыто ведут кампанию против многорасовой демократии, хотя в их теории «великого вытеснения» подвергнувшихся истреблению евреев заменили в роли пятой колонны мусульманские меньшинства. В Венгрии премьер-министр Виктор Орбан использует суды и законы, чтобы заставить замолчать оппозиционные СМИ, и поощряет христианскую националистическую ностальгию по утраченной великой Венгрии. Разжигая страхи перед сексуальными и религиозными меньшинствами, он показывает, как лидер страны может снова и снова выигрывать выборы и при этом открыто вести борьбу с прессой, университетами и самой демократией

Новая волна?

В течение ста лет, прошедших после марша Муссолини на Рим, политические лидеры и партии, открыто выступавшие против демократии, с поразительной легкостью добивались побед на выборах. В Бразилии президент Жаир Болсонару призывал ликвидировать демократические институты и неоднократно восхвалял прежние военные диктатуры страны. А в США Республиканская партия на некоторое время превратилась в культ личности белого лидера-националиста, который руководил попыткой (в значительной мере открыто им спланированной) свергнуть американскую демократию.

Фашисты способны побеждать, когда социальные консерваторы решают, что фашизм — это меньшее из зол. Они способны побеждать, когда достаточное число граждан приходят к выводу, что отказ от демократии — это разумная цена за достижение некой важной для них цели, например, введения уголовного наказания за аборты. Они способны побеждать, когда доминирующая когорта решает покончить с демократией ради сохранения своего культурного, финансового и политического первенства. Они способны побеждать, когда им удается привлечь голоса тех, кто просто хочет выразить свое негативное отношение к системе или свои обиды. И они способны побеждать, когда деловые элиты решают, что демократия — это просто заменимый товар.

Сегодня, как и в прошлом, для фашистских движений важным часто оказывается мощный символический аспект, который делает их популярными на международном уровне. В лице Джорджи Мелони Италия обрела первого крайне правого руководителя страны со времен Муссолини. В своем стремлении Мелони давно проповедует восхищение наследием Муссолини и ненависть к иммигрантам и сексуальным меньшинствам, а ее восхождение к должности премьер-министра Италии стало мощным символом для глобального фашизма.

Наконец, 

в лице президента России Владимира Путина мир получил самого откровенного фашистского лидера со времен Гитлера. Он продемонстрировал нам, почему мы никогда не должны расслабляться в отношении этой идеологии и ее последствий.

Развязанные Путиным геноцид и война против Украины показывают, что он — не практичный политик, а фанатик, стремящийся воссоздать утраченную Российскую империю. Организовав эффективное сопротивление, украинцы подтвердили древнюю истину из знаменитой надгробной речи Перикла: демократии сражаются лучше, чем тирании, потому что граждане демократических стран сражаются по собственному выбору.

Когда государственные институты теряют легитимность из-за того, что под их руководством возникло колоссальное экономическое неравенство, расцвела коррупция, начались поколенческие кризисы, тогда становятся возможными масштабные социальные изменения. Иногда эти изменения бывают позитивными, например, движение за защиту трудовых прав помогло установить выходные дни недели, повысить безопасность на рабочих местах, отменить детский труд. Однако такие моменты неизбежно очень опасны. Фашизм — это темная сторона освобождения, и история показывает, что демократические общества нередко выбирают именно ее.