Я думала, что началась война

Правда, сложности остались: вечером 8 октября вице-премьер России Марат Хуснуллин сообщил, что каждый легковой автомобиль будет проверяться не более двух минут, а после запуска двух полос станут пропускать по 100 автомобилей с каждой стороны. Однако в самый пиковый момент проезда на пропускную способность Крымского моста это никак не повлияло. Пробки растянулись на километры. Сотни грузовых автомобилей до сих пор стоят, ожидая своей очереди на паромной переправе.

Эпизод первый. На мосту

Попасть на полуостров через день после взрыва оказалось непросто. Билеты не купить ни на поезда, ни на электрички, а автобусы и вовсе не ходили (и не ходят до сих пор). Единственный вариант — частные автомобили, которые перевозят пассажиров. Наш автомобиль попал в пробку около станицы Вышестеблиевская 9 октября в 17:30. Это находится в 30 км от въезда на Крымский мост. 

Через два с половиной часа примерно 500 автомобилей пропускают через пост ДПС. Около заправки недалеко от поселка Тамань автолюбителей встретил еще один наряд ДПС. Снова ожидание. 

Первые несколько часов люди выходили из машин, знакомились, обменивались новостями, шутили. Молодежь на иномарке неподалеку устроила автопати, включив рэп на полную громкость. Молодые родители пытались развлекать детей, мужчины нервно курили на парковке. Когда ожидание второго этапа прохода перевалило за пять часов, люди вымотались настолько, что изредка стали выходить из авто размяться. Опустел даже кафетерий на заправке. В полночь, когда уже никто не ждал, пробка снова ожила. Затарахтели двигатели, забегали те, кто далеко отошел от машины.

За несколько километров от въезда на мост — привычный затор. «На работу уже не успеем», «Спать можно не ложиться», — посмеивались мои спутники, которые возвращались после выходных из Краснодарского края в Керчь. Почти до пяти часов утра машины двигались раз в 20–30 минут на несколько метров. 

На подъезде к Крымскому мосту мы наконец-то увидели первый биотуалет, в который сразу же выстроилась очередь.

К пункту пропуска мы подъехали только в половину пятого утра. Там автомобили разделяли за два потока: одних досматривали вручную (открывали багажники, бардачки, поднимали коврики), другие машины прогоняли через рентген — тот самый, который не смог обнаружить взрывчатку в грузовике. В целом проезд по Крымскому мосту занял более 13 часов. Примечательно, что на Яндекс.картах никаких многокилометровых пробок не было.

Эпизод второй. Керчь

На улицах Керчи через два дня после взрыва никакой озабоченности на лицах уже не видно. После Москвы очень сильно режет глаз буква «Z» на общественном транспорте, а вот на частных автомобилях латинские литеры я увидела всего несколько раз за три дня. На улицах много мужчин в камуфляже. Это чем-то напоминает 2014 год. Тогда мужское население, которое не имело никакого отношения к военным структурам, тоже повально одевалось в цвета хаки. Пожалуй, это единственное, что в Керчи говорит о войне. 

Паника схлынула достаточно быстро. Через сутки после взрыва очереди на заправках рассосались, женщины перестали штурмом брать супермаркеты, сметая с полок продукты длительного хранения, бытовую химию и туалетную бумагу. Жизнь вошла в свою обычную колею. Но тревога осталась. При этом какого-то особого усиления безопасности на улицах города за два дня я не заметила. Да, иногда проезжают патрульные машины полиции и ДПС, изредка куда-то стремительно пролетают машины с логотипом Следственного комитета. Но всё — в пределах нормы. 

Встречаюсь со своим знакомым керченцем. Юрий Иванов (имя и фамилия изменены по просьбе собеседника «Новой газеты. Европа») говорит, что люди в городе стали всего бояться. Доносов, бомбежек, нищеты. Хотя свой страх стараются на людях не показывать. 

Хотя в ближнем кругу, у себя на кухне, они говорят, что войны и убийств мирных людей быть не должно. Проукраински настроенные люди тоже молчат. Они понимают, что если что-то сделать (например, включить украинскую музыку), то за ними придут в течение получаса, а может, и десяти минут, — и отправят в тюрьму. Можно сказать, что всё — практически как в сталинские времена, лишнего болтать нельзя. Вот все и молчат. Иногда появляются на заборах нарисованный украинский флаг или герб, но коммунальщики стараются максимально быстро их закрашивать. 

По мнению Юрия Иванова, в Керчи примерно 10–20% «лютых ура-патриотов», которые поддерживают войну и бомбежки. В большинстве своем это плохо образованные люди, которые совсем не знают историю. При этом именно они первыми побегут в условную Грузию, если их попытаются мобилизовать и отправить на войну, уверен Иванов. 

Примерно столько же людей поддерживают Украину. Остальные либо пытаются не замечать происходящего, «спрятав голову в песок, как страус», либо молча переживают за родственников в Украине. А родня за Перекопом есть у большинства жителей города. К тому же многие жители Керчи работают в бюджетной и окологосударственной сфере. «Что-то не то скажешь, и нигде больше в городе на работу не устроишься, а семьи кормить как-то надо. Вот люди и молчат», — говорит Юрий. 

При этом уровень жизни людей уже начинает падать. Керченцы стараются экономить на всём. «Впервые с 90-х люди начали в магазинчиках и у знакомых продавцов на рынке брать в долг продукты до пенсии или до зарплаты», — говорит мужчина. У людей очень большая обеспокоенность, что из-за войны перестанут вовремя платить деньги.

* * *

Иду по керченскому району «Семь ветров», который находится недалеко от Крымского моста. Новая многоэтажка, хрущевки, малосемейки с видом на море в переулке Поветкина пострадали от взрывной волны. Часть окон смотрит пустыми глазницами — стекла вылетели. 

Около одного из подъездов старенького дома, где как раз выбило часть стекол, на скамейке сидит группа пенсионеров и обсуждает последние новости. Подхожу, представляюсь. Пожилые женщины сначала смотрят на меня с опаской: а вдруг я вражеский шпион? В Крыму с начала войны и так была достаточно напряженная атмосфера, а после первых взрывов к чужакам здесь относятся с еще большей настороженностью. Особенно к тем, кто задает вопросы.

— Почти каждый день в Керчи школы минируют! (сообщения о ложном минировании — распространенная практика на полуострове. — Прим. авт.) Дети вообще не учатся. Сегодня вот школы и детский сад, на прошлой неделе поликлиника, — объясняет свою подозрительность пожилая женщина, кутаясь от прохладного морского ветра в голубой махровый халат. — Недавно заметила на остановке брошенный чемоданчик. Никто из тех, кто стоял рядом, не отвечал, чей он. 

Желание поделиться переживаниями у пенсионерок оказывается сильнее подозрительности. Представиться они отказались, но, проверив мои документы, пожилые женщины начали наперебой рассказывать, как услышали взрыв, у кого выбило стекла, у кого рамы вывернуло, у кого посыпалась штукатурка, цветы разбились, дверь повредило… «У меня балкон перекосился», — перекрикивает своих соседок коротко стриженная седая дама на скамейке.

Спрашиваю, что керченцы думают о взрыве. 

— А что думают? Конечно, люди не хотят, чтобы взрывалось. Люди хотят, чтобы мир был на Земле. Вот что они думают, — отвечает мне бойкая пожилая женщина в бежевом халате в цветочек. — А сейчас люди боятся, переживают, что дальше будет. Чем всё это кончится.

Подходит пожилой мужчина в трениках и клетчатой рубашке, берет меня под руку и показывает в направлении моста: «Видите там черное? Это там взорвалось». 

— Утром такой взрыв был. Как бабахнуло! Красное зарево, потом черный дым. Море горит, всё горит. Видимо, из-за топлива. Ужас! — продолжает пожилая женщина. — Оно как-то волной шло непонятно. Соседний дом, 20-й, мы прикрыли, у нас 18-й. У них меньше всего выбило. У меня на четвертом этаже выбило, на третьем нет, а у Тони на первом этаже. У соседки вылетел пакетник (стеклопакет. — Прим. авт.). Галя оставила заявку, чтобы восстановили, потом позвонила в администрацию, а ей сказали, что никто ничего не может сделать.

«Патруль бабушек на скамейке» начинает обсуждать то, что они услышали в теленовостях о взрыве, и строить предположения. «Никто же ничего толком не говорит, правды мы не знаем», — вздыхают пожилые женщины. 

— Было страшно. Я думала, что началась война, — говорит одна из них.

— У меня только через два дня руки перестали трястись, — подхватывает ее соседка. 

Керченцы слышали два взрыва. «Так что же там произошло на самом деле?», — спрашивает с надеждой у меня одна из пожилых женщин: вдруг журналист из Москвы сообщит ей какие-то новые подробности. Следом они начинают мне пересказывать тезисы пропагандистов из ток-шоу на федеральных каналах: «Ответка пришла им, а то на Украине так радовались, когда мост подорвали». Впрочем, видно, что особой радости от бомбежек они не испытывают. Скорее боятся, что в обозримом будущем война может прийти уже в их дом. 

Прощаюсь и собираюсь уходить. И тут ко мне подходит пожилой мужчина в светлой куртке с двумя пакетами в руках, представляется Александром.

— Это всё бесчеловечно, знали, что там гражданские люди едут, — говорит Александр. — Вообще, надо мозги включать и переставать убивать. Столько молодых людей, мужчин, детей… Бедный тот Донбасс. Сколько лет бьют, бьют… И знают же, что там мирные жители. Как так можно? Наверное, такого даже во время ВОВ не было, чтобы гражданских. Если военные соединения какие-то, то это совсем другое дело. На мобилизацию забирают. 

Эпизод третий. У парома

Следующий пункт программы — путешествие от Керченской переправы до порта Кавказ и обратно. На въезде — патрули полиции, большое количество силовиков в штатском и, видимо, представителей местной самообороны, которые в Крыму выполняют функцию дружинников при МВД и получают финансирование из республиканского бюджета. 

Керченская переправа выглядит очень запущенной. Там, где стоят в очереди грузовые автомобили, сквозь асфальт активно пробивается трава. Кассы, где до открытия Крымского моста толпились очереди на переправу, выглядят как здания из фильма постапокалипсиса. Карбоновые листы павильонов поломаны, экран, где раньше была информация о времени отправления паромов, рассыпается буквально на глазах. Везде царят ржавчина, разруха и запустение. 

Днем 11 октября со стороны Крыма в очереди на переправу грузовиков относительно немного — не больше ста, а вот со стороны Кубани — аншлаг, в несколько раз больше. 

На причале перед паромом стоят силовики в штатском и один полный мужчина в форме с кожаной папкой для документов: они, активно жестикулируя, что-то обсуждают. Пассажиры в это время рассаживаются на пароме. Никто не говорит о недавнем подрыве моста. Никто не обсуждает войну. Многие едут с огромными сумками и чемоданами. Рядом со мной — группа украинцев с оккупированных территорий. «О, тут даже «Киевстар» ловит! Если бы счет был бы пополнен, мог бы позвонить», — удивляется молодой человек, который курит неподалеку от меня. 

Украинцы бегут подальше от России. Группу сопровождает плотный мужчина с пухлой кожаной барсеткой и массивным золотым перстнем. К нему то и дело подходят беженцы и засыпают его вопросами. «Где проще оформить визу?», «Сколько можно перевозить сигарет через границу?», «В какой европейской стране более комфортные условия для жизни?»… Мужчина с характерным украинским акцентом терпеливо отвечает. К куратору группы приближается молодая пара. Спасаются от частичной мобилизации. Парень записывает номер телефона.«Эх, вот раньше можно было выехать через Запорожье в Европу, несколько автобусов в день ходило», — устало вздыхает мужчина с барсеткой. 

Бизнес по перевозке беженцев появился сразу после начала войны. В какой-то момент пересекать линию фронта, чтобы попасть на территории, подконтрольные Украине, стало невозможно. Украинская армия начала контрнаступление, а на оккупированных территориях перестали выпускать мужчин призывного возраста. Теперь попасть в Европу, Грузию или Армению можно, только проехав через Крым.

Наконец мотор зафырчал, и паром плавно отошел от причала. У многих на пароме напряженные лица, хотя изо всех сил все стараются не поддаваться унынию. «Смотрите, дельфины прыгают!» — восклицает одна из женщин. Многие снимают на смартфоны морской пейзаж. 

Паром приходит в порт Кавказ. Пассажиров на причале встречает плотная блондинка средних лет в жилетке желто-кислотного цвета. «Из Донецка есть? Мы сейчас вас посадим в автобусы. Там распределим по санаториям». Остальным она объясняет, что надо выйти и дождаться специального автобуса, который их вывезет из промышленной зоны порта. Перед паромом пропагандисты с краснодарского телевидения снимают сюжет об эффективной работе региональной власти, быстро наладившей переправу. 

Возвращаюсь в зону посадки, силовики на пункте досмотра снова переписывают мои паспортные данные. Правда, в этот раз личные вещи уже не проверяют. Паром уходит у меня перед носом. До следующего — два часа. Сотрудник порта провожает в зал ожидания. Рядом с ним — колонна военной техники, усеянная литерами «Z» и «V». Некоторые военные с подозрением смотрят на мой голубой шарфик со знаками «пацифик», и толстовку с надписью «Свободу Сафронову». Через минут десять военные разворачиваются и куда-то уезжают. 

Из порта Кавказ в Крым ехало всего несколько людей. Зато на выезд из Крыма на пункте досмотра стояла очередь размером не менее чем сто человек.