«Одни выплатили ущерб, вторые отказались и теперь сидят»

30 января 2019 года бизнесмен Валерий Остринский остался дома с младшим сыном, у ребенка была ветрянка. У Остринских частный дом в Минске. «Раздался звонок в домофон, стоит мужчина: «Я тут парковался, случайно поцарапал вашу машину, выйдите, посмотрите», — рассказывает Валерий. — Это дежурный заход, но я человек неопытный, вышел в халате, наклонился к автомобилю. Сзади удар по шее, тут же появился микроавтобус со спецназовцами: крики, маски, наручники. Завели в дом. Сын был на втором этаже, рисовал в комнате. Я ему говорю: «Мы тут с дядями поиграем в войнушку, не пугайся».

Валерию 44 года, из которых в бизнесе он больше двадцати лет. CEO в IT, белорусский бизнес-ангел, человек, входивший в топ-200 предпринимателей страны. Заядлый путешественник: посетил 78 стран, подолгу жил в некоторых из них, дважды участвовал в Burning Man. Еще пару лет назад он коллекционировал швейцарские часы и ездил по Минску на автомобилях премиум-класса. Сейчас Остринский, дважды судимый в Республике Беларусь — по экономической и политической статьям, — живет на хуторе в Гродненской области на хатней хіміи, ограничении свободы без направления в исправительное учреждение открытого типа.

По данным белорусского правозащитного центра «Весна», в 2021 году по политическим статьям в стране было осуждено 1285 человек, из которых 41,8% оказались в местах лишения свободы. 

«Суммарно наказание в виде «домашней химии» суды вынесли на 740 лет и 6 месяцев», — сообщает «Весна».

— Я завершил операционное участие в своих бизнесах году в 2009-м и после этого вел жизнь инвестора, — рассказывает Остринский. — Мы путешествовали с семьей, объехали полмира. 2019 год: контролирующие органы усматривают недоплату налогов. В бизнес-реалиях Беларуси это вполне стандартный кейс, через который прошла, наверное, половина бизнесменов из списка моих знакомых, просто не все об этом рассказывают. Мне было инкриминировано то, что в рамках моих компаний имелись нерезидентные структуры, которые платили налоги в Эстонии. Тем самым мне вменили, что недоплачиваются налоги в Беларуси. На деле, это обычная мировая практика налоговой оптимизации в больших структурах с международными товарными потоками, когда используются компании из разных стран с разной системой налогообложения. Да, многие прибегают к оффшорам, но это схемы менее цивилизованные. В нашем случае это были не оффшоры, а эстонские компании с эстонским руководством и офисом.

Такая правоприменительная практика в Беларуси существует свыше пяти лет: когда власти решают, что, если собственник аффилирован с компанией в других странах, то это схема ухода от налогов. Была информация по знакомым бизнесменам: одни выплатили ущерб, вторые отказались и теперь сидят. Я считал, что моя конструкция вполне законна и безопасна. Считал, что, если компания работает абсолютно «в белую» и без откатов, у нее меньше рисков. Я эти риски явно недооценил.

«Я помогал доказывать свою виновность»

Валерий говорит: в его задержании были задействованы человек двести оперативников. Тогда, 30 января 2019 года, ему выдали телефон и разрешили позвонить жене. Провели обыск, велели взять вещи для СИЗО и забрали на допрос в Следственный комитет, где он в коридоре встретил сотрудников фирмы. Это была ставка на шок: собрать всех, чтобы персонал видел директора в наручниках.

На второй день Валерию объяснили суть претензий: «Мы считаем, что ты уклонился от уплаты налогов на [такую-то] сумму. Какую выбираешь стратегию — от всего отказываться или признавать вину?»

— Знаю истории знакомых бизнесменов, которые сидели по полгода, по году — в случае, если отказывались. Все это время счета компаний были арестованы, а арест счетов на пару месяцев — это, фактически, банкротство. Со мной начали такой нормальный бизнес-торг: «Вот, мы считаем так, что ты думаешь?» Я сказал: «Хорошо, давайте считать, что ущерб был, я готов эти средства выплатить». Речь шла о сумме в районе миллиона долларов. Деньги собрали: что-то было у компании, что-то у меня лично, друзья помогли. Оплата шла постепенно, на протяжении нескольких месяцев. 

Все эти действия проходили на этапе предварительного следствия, суд же состоялся только в 2021 году. Валерию Остринскому присудили 2,5 года домашней химии. До этого момента, после погашения ущерба, ему даже разрешали выезжать за пределы Беларуси: в Италию, Ригу, Америку. Возникает закономерный вопрос: почему не уехал?

— У каждого человека своя степень допустимого риска, — говорит Остринский. — Может быть, у меня чуть больше экстремальных генов в характере. Я ходил по горам Килиманджаро, Эльбрусу, были ситуации и более опасные для жизни, чем эта. Мой отъезд поставил бы крест на организациях, которые здесь работают, они были бы блокированы. Другое дело, если бы я поменял гражданство до суда. Все наши топовые айтишники так делают: IT-предприниматель Юрий Гурский, основатель wargaming.net Виктор Кислый не появляются в стране уже 15 лет. Но мне нравится Беларусь, а детям — у меня трое сыновей — нравятся школы, в которых они учатся. Я и сейчас не считаю, что тюрьма — это самый страшный момент жизни. Отношусь к этому как к опыту, который нужно пройти.

Если бы Остринский не согласился гасить ущерб, он сел бы уже на вполне реальный срок, 5-7 лет. По той же статье 243, часть 2 (одной из двух обвинительных) получил 14 лет Виктор Бабарико. По ней же больше четырех лет провел в заключении крупный белорусский бизнесмен Александр Кнырович. «Это знаковый для меня человек, — подчеркивает Валерий. — На сегодняшний день я возглавляю сеть бизнес-ангелов, инвестирующих деньги в стартапы. Кнырович лет восемь назад создал первую организацию такого рода в Беларуси: собрал вокруг себя бизнесменов, много времени уделял лекциям, менторству, искал молодых предпринимателей. Он отсидел, вышел и уехал в Польшу».

«Алкоголь запрещен категорически»

Для того, чтобы суд назначил домашнюю химию, должно быть много смягчающих обстоятельств. В случае с Остринским ими стали погашение ущерба, признание вины, первый привод, многодетность, положительные характеристики и т.д. Максимальный срок домашней — 5 лет, дальше идут реальные сроки. Осужденные на химию сами выбирают место ее отбывания, и локацию можно менять.

Валерий выбрал маленькую деревушку в Гродненской области: в детстве он проводил здесь каждое лето.

Из райцентра до деревушки 20 с небольшим километров, и последние пять машина идет по стиральной доске из колдобин, хотя по документам здесь уже несколько лет лежит асфальт. Зимой в деревне жилых — домов двадцать, летом побольше: внучат привозят к бабушкам и дедушкам, дачники растят урожай. Четыре раза в неделю приезжает автолавка. Местные пьют: устраиваются на приработок к тому же Валерию, получают 30 белорусских рублей в сутки (сейчас это около 700 российских) — и уходят в запой: литр самогона стоит 5 рублей, хватит еще и на закуску.

По закону, отдел милиции, к которому прикреплен осужденный на домашнюю химию, должен в любой момент знать, где тот находится физически, и иметь возможность проверить это. 

«Алкоголь запрещен категорически, также я не могу посещать бары, увеселительные заведения, места, где продается спиртное, дискотеки и т.д., — рассказывает Валерий Остринский. — Супруга, живущая с детьми в Минске, рада, эти ограничения стабилизируют семью: сидишь дома, трезвый, вечером один-два раза в неделю проверяет милиция».

Кроме экономической, у Остринского есть и политическая статья — 23.34 из-за оппозиционного флага «Погони» (официального стяга страны в 1918-19 и 1991-95 гг., ставшего символом недавних протестных событий), который он вывесил у себя на хуторе. Полотнище развевалось с июня 2020 года, месяца три. Когда в Минске начали сажать людей за флаги на окнах и белые листики, у Валерия не поднялась рука его снять:

«В январе 2021 года нашелся какой-то доброжелатель — я хотел бы надеяться, кто-то из приезжих рыбаков, у меня со всеми деревенскими отношения хорошие. Милиционеры рассказали, что кто-то приехал в отдел и написал заявление, что вот, дескать, висит бел-чырвона-белы флаг. И меня забрали в районный РОВД на трое суток, до суда. Встречать из суда собралась делегация, человек 30 местных активистов».

Осужденному по политической статье присуждается штраф и категория особого контроля: отмечаться в РОВД нужно не дважды в месяц, а еженедельно. Валерий садится за руль и едет в райцентр к представителю власти. Зимой он получил новый опыт, посетил профилактическую лекцию для осужденных на домашнюю химию. «Принципиально политических было пара человек из 15, а остальные нормальные химики: алиментщики, хулиганство в первый раз и т.д. Показали 40-минутное видео, в котором военный лётчик, доярка, сотрудник МЧС, милиционер и врач рассказали зрителям свои истории и обратили внимание на прекрасные возможности и качество жизни в Республике Беларусь. Посмотрел, проникся, стал на путь исправления, чего и вам желаю», — написал тогда Остринский в своем фейсбуке.

Да, в отличие от российских домашних арестантов, белорусским разрешено пользоваться интернетом и даже вести соцсети. Впрочем, и продукты Meta здесь в открытом доступе и не признаны экстремистскими.

«Инвесторы смотрят на наш зоопарк с безопасного расстояния»

Весь учебный год жена Валерия проводит в Минске с детьми, к папе и мужу семья выбирается при каждом удобном случае: в пятницу днем Таня садится за руль, 130 км, полтора часа — и ты на собственном хуторе, в доме, который семья купила еще до всех историй и который во времена пандемии они своими руками отремонтировали.

— У меня в Минске был книжный магазин с кофейней, назывался «Букашкин дом». В пандемию люди резко перестали ходить, — говорит Татьяна. — Там аренда, 10 человек сотрудников, принято было решение всё закрывать. Оставалось много красивой деревянной мебели ручной работы. Потом я вспомнила про этот дом, приехала посмотреть его. Он, конечно, был дикий, но мне очень понравилось после города и всей самоизоляции, что здание стоит прямо в лесу, без соседей. Подумала: о, это идеально — летом жить здесь с детьми. Детям ведь главное, чтобы был интернет. В 2020-м году за три месяца домик отреставрировали. Работали болгаркой, ровняли стены. Я печку сама обложила глиной, покрасила, выложила перед ней плиточку.

Помимо собственного хутора Остринские переделали и второй дом, перевезли вывеску из магазина и начали его сдавать: всё аутентично, в деревенском стиле, готовить — в печке, растапливать ее самим. Татьяна вела блог о том, как восстанавливали дом, людям это нравилось. Под Новый 2022-й год приехали первые гости из Москвы: 40 долларов в сутки за размещение 2 + 2 — вполне демократично.

К лету этого года компанию двум хатам составила и третья. В ней также нет ни телевизора, ни wi-fi, ни центрального отопления. Зато есть комфортные ванна и туалет, сеновал и яблоневый сад, — и не переводится поток тех гостей, кто соскучился по детству в доме у бабушки.

В среднем на обустройство дома под аренду без особой спешки нужно месяца три, считает Валерий. Он продолжает оставаться бизнес-ангелом и выбирать интересные проекты, но при этом говорит, что в Беларуси сейчас можно создавать только тот бизнес, который не жалко потерять, что «фактически все инвесторы, кто не успел получить ограничение свободы, свалили и на наш зоопарк смотрят с безопасного расстояния выпученными глазами».

Кроме химии, в его приговоре прописан запрет заниматься предпринимательской деятельностью в течение пяти лет. Что это значит, например, в сфере инвествозможностей, до конца не очень понятно: считаются ли предпринимательством покупка акций, долгосрочное инвестирование на 10 лет? А создание коливинга в городке, куда каждую неделю ездит отмечаться один из ведущих белорусских предпринимателей? Валерий Остринский мечтает открыть арт-пространство в здании бывшей мельницы на выезде из райцентра. 

Как здешней активистке Регине Лавор, также осужденной на хатнюю химию по статье «Оскорбление представителя власти»: в марте к ней приходили с проверкой 25 раз, запретили посещать костел и даже туалет на улице.

Над хутором Остринских теперь развевается флаг поселка, красно-белый с небольшими вкраплениями желтого. Чемоданчика с вещами первой необходимости у Валерия нет, всё нужное супруга уже умеет передавать, и «ребята, которые дважды приезжали забирать меня на допросы, обычно дают собраться, взять тёплые вещи». Зато есть сарай-мастерская, где он делает мебель и предметы обихода из дерева.

— Мне здесь постоянно приходится бороться с моим предпринимательским менталитетом. Выкапываю корчу, делаю из нее какой-то столик, понимаю, что его можно продать за 500 долларов, а в хороший салон и за несколько тысяч. Но чтобы делать большие проекты, нужны люди и вера в то, что они будут долгосрочными. С другой стороны, не только яхты и «феррари» доставляют эндорфины, построить баню своими руками — тоже удивительное чувство. Я понимаю, что люди сидят в тюрьмах — Маша Колесникова, Виктор Бабарико, Максим Знак. Моя история совсем лайтовая: есть семья, друзья, люди вокруг, можно что-то придумывать. Делать заводы, корабли, пароходы — классно, но это короткий этап. Не уверен, что любое дело — навсегда, до конца дней. Мне нравится в моменте. Мне здесь реально хорошо.