«Часть расстрелов проходила в самом Смоленске»

— Александр Эдмундович, с какого года вы занимаетесь исследованием катынского преступления?

— Историей репрессий против польских граждан я занимаюсь с середины 1992 года, с тех пор, как я начал работать в «Мемориале». До этого я волонтером участвовал в подготовке «Мемориалом» первой в СССР «катынской» выставки, которая была открыта в Москве в апреле 1990 года. После этого в течение полутора десятков лет я занимался другими советскими репрессивными операциями против польских граждан, главным образом, массовыми депортациями в 1940–1941 гг. жителей аннексированных СССР территорий довоенного польского государства (около 320 тысяч человек, высланных на спецпоселение на север европейской части СССР, на Урал, в Сибирь и в Северный Казахстан), а также массовыми арестами, проводившимися в 1944–1945 гг. на польских территориях, освобожденных от германской оккупации (более 40 тысяч человек, в том числе участники польского антигитлеровского подполья, интернированные и брошенные в лагеря НКВД для военнопленных). 

А к катынскому расстрелу мы в «Мемориале» после выставки 1990 года вернулись только тогда, когда узнали, что Главная военная прокуратура (далее — ГВП) прекратила следствие. Оно было прекращено в сентябре 2004 года, а объявили об этом лишь на пресс-конференции ГВП в марте 2005 года, при этом Главный военный прокурор сообщил сведения о результатах расследования, разительно расходившиеся с давно установленными фактическими данными о катынском расстреле. Это расхождение, как и прозвучавшее сообщение о секретности существенной части материалов расследования ГВП, нас поразило. 

После этого Общество «Мемориал» попыталось добиться реабилитации по действующему российскому закону для пилотной группы из 16 польских военнопленных, чтобы потом перейти к поименной реабилитации всех жертв катынского преступления. Параллельно мы добивались рассекречивания материалов расследования ГВП, в первую очередь постановления о прекращении дела, в котором в сжатом виде должны быть изложены все результаты расследования. И у нас шла обширная переписка с Главной военной прокуратурой. Та оттачивала формулировки своих отказов. Несколько лет шли суды, в ходе которых мы пытались оспорить действия ГВП. Мы прошли все инстанции от Хамовнического районного суда до Верховного суда РФ. И потерпели поражение.

Вплоть до 2004–2005 годов они подтверждали факт расстрела отдельных людей. Поименно. У нас есть их официальные письма. А затем примерно с 2005 года, когда мы стали добиваться реабилитации, они отказались даже от признания самого факта расстрела, смерти конкретных людей. Даже тех, о ком они раньше писали письма с подтверждением. Я это связываю со сменой парадигмы. Силовые структуры уже не могут опровергнуть факт гибели польских граждан, но теперь пытаются сохранить для всех погибших статус анонимных безымянных жертв. Боже упаси признать гибель кого-то поименно!

И единственным способом, которым мы могли опровергнуть анонимность жертв катынского преступления, стала наша работа над книгами памяти. Книги «Убиты в Катыни», «Убиты в Калинине, захоронены в Медном» сделаны для того, чтобы показать, что у всех жертв есть имена. 

— Помогает ли в этой работе ваша физико-математическая подготовка?

— Возможно, в некоторой степени… Во-первых, использование приема классификации разных проявлений изучаемого процесса, выделение в нем категорий и изучение каждой категории по отдельности, разделение на отдельные «ящички». Например, выделение разных видов политических репрессий и изучение их по отдельности: массовые депортации гражданского населения — это одно, а аресты, даже в массовом порядке, но по формально индивидуальной процедуре, с осуждением судами, трибуналами, «двойкой», «тройками» или Особым совещанием, — это другое. А есть еще и иные виды советских политических репрессий. При изучении статистики репрессий приходится учитывать, что границы между категориями могут быть размытыми и «стенки ящичков» могут «резать по живому».

Во-вторых, привычка к статистическому подходу — понимание, что все физические процессы имеют стохастическую природу, а значит, каждому параметру обязательно присущ статистический разброс, узкое или более широкое распределение значений (бóльшая или меньшая «размытость» среднего значения). Когда изучаешь ту или иную массовую сталинскую репрессивную операцию, то неизбежно натыкаешься на какие-то неопределенности в статистике или на какие-то отдельные нестыковки, отдельные случаи, которые плохо укладываются в «каноническую схему» операции. Тогда вспоминаешь про неизбежность статистического разброса значений любого физического параметра. Но при этом зачастую вполне удается найти достоверную «земную» причину какого-то крупного выброса в статистике.

Наверное, гуманитариев тоже учат чему-то подобному, мне же помогает воспоминание о том, чему меня учили полвека назад на физфаке.

— Директор Катынского музея в Варшаве Славомир Фронтчак назвал бы мой следующий вопрос макиавеллиевским. Какой была технология расстрелов в Катыни, Медном и других местах?

— Немецкие фашисты, обнаружив захоронения в Катыни в 1943 году, раскрутили огромную пиар-кампанию, привозили туда на экскурсии журналистов из разных стран, привозили поляков, приводили и жителей Смоленска… И, по версии немцев, польских военнопленных расстреливали прямо на краю ям. Есть знаменитый германский пропагандистский плакат, на котором два чекиста держат поляка под мышки на краю ямы, а третий стреляет в затылок. Никакого подтверждения такому способу нет.

Бывший сотрудник УНКВД по Смоленской области Петр Климов упомянул о расстреле прямо у заранее вырытого рва, но сам он этого не видел, сослался на рассказ другого сотрудника, который тоже участником расстрела не был. При этом Климов сообщил и о расстрелах непосредственно в здании УНКВД в Смоленске. Бывший начальник Управления НКВД по Калининской области Дмитрий Токарев, много рассказавший об обстоятельствах расстрелов в Калинине, излагал в своих показаниях слухи о том, что в Смоленске начали расстреливать на месте захоронения и случился эксцесс, кто-то из пленников пытался бежать. 

Свидетельские показания, полученные в ходе расследования ГВП, указывают, что часть катынских расстрелов осуществлялась в самом Смоленске. Но есть и достоверные свидетельства выгрузки польских военнопленных на станции Гнездово за Смоленском, в двух километрах от урочища Козьи Горы, которое, начиная с 1943 года, стали называть Катынским лесом.

Самое детальное — у уцелевшего военнопленного поручика запаса Станислава Свяневича, которого привезли одним из этапов из Козельского лагеря вместе с другими военнопленными, но не повезли на расстрел в Козьи Горы. Его какой-то краснолицый полковник (как мы теперь знаем, это был Степанов из штаба конвойных войск НКВД) неожиданно вывел из вагона, где находились его товарищи, и поместил в пустое тюремное купе другого вагона, из которого пленников уже увезли.

Тот уезжал и где-то через полчаса возвращался и забирал следующую партию людей (приезжавшие в Гнездово этапы насчитывали от 100 до 400 пленных). Свяневичу же предложили чайку и принесли чайник с кипятком. Профессор кафедры политэкономии Виленского университета Станислав Свяневич был специалистом по экономике стран с тоталитарными режимами, до войны изучавшим экономику Германии и СССР. Возможно, Берия решил сохранить ему жизнь как специалисту по экономике Германии.

О том, что же произошло с его товарищами, польский профессор узнал только в 1943 году, когда немцы объявили об обнаружении захоронения с телами поляков и о том, что по найденным в их карманах бумагам и другим артефактам установлены имена и фамилии большинства захороненных. Только тогда Свяневич понял, что его ожидало. Его самого отвезли во внутреннюю тюрьму НКВД в Смоленске, затем в Москву, где его осудили, и он был выпущен в 1942 году по знаменитой амнистии от 12 августа 1941 года, под которую попали все граждане Польши, находившиеся в лагерях, тюрьмах или на спецпоселении в СССР. Амнистия была частью договора от 30 июля 1941 года о восстановлении отношений между СССР и правительством Польши в изгнании, в тот момент находившимся в Лондоне. В ситуации наступления фашистских войск в 1941 году СССР был вынужден пойти на этот договор под давлением Великобритании. В эмиграции Свяневич написал книгу «В тени Катыни» с детальным рассказом о своей жизни (ее электронная версия есть на сайте Сахаровского центра). 

Мы знаем, что как минимум пять из 18 этапов польских военнопленных из Козельского лагеря, чьи тела обнаружили в катынском лесу, привозили в Гнездово. Кроме Свяневича о прибытии этапов на станцию за Смоленском (в одном случае прямо названную Гнездово) или в дачное место в лесу свидетельствуют записи в четырех дневниках из числа нескольких десятков дневников, найденных при раскопках катынских захоронений в 1943 году в карманах погребенных пленников. В одном из этих дневников его автор майор Адам Сольски последние строки писал 9 апреля 1940 года, уже будучи в лесу, видимо, за минуты до расстрела. Это был четвертый этап, отправленный 7 апреля из Козельского лагеря, в нем были и полковники, и генералы. Майор Сольски постоянно вел дневник, всю военную кампанию 1939 года и затем в плену. При раскопках нашли две толстые тетради его записей и ежедневник за 1939 год, также с дневниковыми записями. И в последней записи он пишет, что их выгрузили из тюремного вагона, в тюремном автомобиле привезли в лес к какой-то даче, провели обыск, забрали часы, ремень, рубли и перочинный ножик. И на этом записи обрываются…

По-видимому, для большинства этих этапов это не так. Самое вероятное, что их расстреливали в каком-то помещении. Рядом с дачей НКВД в катынском лесу был гараж. У самой дачи был подвал. Возможно, что расстреливали там, а потом тела везли на машинах к ямам. Другие этапы из Козельского лагеря выгружали в Смоленске, и пленных расстреливали в здании областного УНКВД, а их тела вывозили на машинах для захоронения в урочище Козьи Горы.

— Поляки знали, что их везут на расстрел? 

— Насколько мы знаем, уезжая из лагеря, они были уверены, что их везут, чтобы передать в нейтральную страну или отпустить, такие слухи специально распускались, и в них хотелось верить…. 

— Какой частью катынского дела вы сейчас занимаетесь?

— Я работаю над составлением поименного списка расстрелянных польских военнопленных из Старобельского лагеря. Напомню, что этом лагере, находившемся в Ворошиловградской области, ныне Луганской, содержались в основном армейские офицеры. И в ходе операции НКВД, проведенной по секретному решению Политбюро ВКП(б) от 5 марта 1940 года, они были этапированы в Харьков и там расстреляны.

У нас не стоит задача, чтобы составить историю Старобельского лагеря или разобраться в детальных обстоятельствах расстрельной операции, осуществлявшейся в Харькове. Наша цель — составление достоверного, исчерпывающего аннотированного поименного списка жертв. Каждая запись в этом списке — это не просто ФИО, а биографическая справка, которую мы называем биограммой. 

Это было основной задачей уже вышедших книг «Убиты в Катыни» и «Убиты в Калинине, захоронены в Медном». В них мы привели полные списки казненных пленников с документальными доказательствами, что они были расстреляны в ходе операции НКВД в апреле-мае 1940 года. Но в случае Старобельского лагеря задача составления такого списка оказывается более сложной, чем для Осташковского и Козельского лагерей, потому что для Старобельского лагеря в научном обороте отсутствует основополагающий источник, который у нас был для других двух лагерей, а именно несколько десятков списков-предписаний, последовательно поступавших из центрального аппарата НКВД в Москве, с распоряжениями лагерю немедленно отправить перечисленных военнопленных в соответствующее областное управление НКВД (в случае Старобельского лагеря — УНКВД по Харьковской области), которое, как мы знаем, и осуществляло расстрел.

Было 19 этапов из Козельского лагеря в Смоленск (последний этап состоял из одного пленника), 24 этапа — из Осташковского лагеря в Калинин, 25 этапов из Старобельского лагеря в Харьков. Списки-предписания об отправке из Козельского и Осташковского лагерей известны с 13 апреля 1990 года, когда президент СССР Михаил Горбачев передал эти документы НКВД польскому президенту Войцеху Ярузельскому. 

Но таких списков-предписаний, какие известны для двух лагерей, для Старобельского лагеря найти не удалось. Это источниковедческая загадка. Если такие списки есть для Козельского и Осташковского лагерей, они подшиты в одном деле, которое хранится ныне в Российском государственном военном архиве и находится в фонде Управления НКВД по делам о военнопленных, то почему там нет таких списков для третьего лагеря? Где они? Вряд ли есть смысл их скрывать, если аналогичные списки для двух других лагерей рассекречены и стали доступны более 30 лет тому назад.

— Их не удалось найти в украинских архивах НКВД, ныне открытых для историков?

— В украинских архивах досконального поиска материалов о катынском преступлении провести пока не удалось. Можно с большой долей уверенности говорить, что старобельских списков-предписаний нет в центральном архиве СБ Украины в Киеве. Есть некоторая небольшая вероятность, что они могут находиться в архиве МВД Украины, но в нем до 2022 года не удалось получить возможность поработать из-за пандемических ограничений, а сейчас такая работа будет для нас невозможна.

Вместе с тем у нас есть список этапов из Старобельского лагеря. Сколько этапов ушло — нам известно. Есть перечень пока не найденных списков-предписаний с их делопроизводственными номерами. Перечень есть, а самих списков нет. Есть показания свидетелей, собранные ГВП в 1990-х годах. Главный свидетель по расстрелу в Харькове — М. В. Сыромятников, который в 1939–1941 годах занимал должность старшего по корпусу внутренней тюрьмы управления НКВД по Харьковской области, но его показания, к сожалению, не такие полные и четкие, как у Дмитрия Токарева по расстрелам в Калинине. 

Вместо комплекта старобельских списков-предписаний (как было сделано по другим лагерям) М. Горбачев передал В. Ярузельскому отдельный список пленников Старобельского лагеря — так называемый «список Гайдидея», который принято считать эквивалентом списков-предписаний. Но это, увы, не так, по своей достоверности и полноте он очень им уступает. Мы знаем, что больше 100 военнопленных из этого списка не были расстреляны. Из них на около 80 человек у нас есть документы НКВД, подтверждающие, что эти люди не были расстреляны. Еще мы время от времени узнаем из разных польских источников (и даже из материалов расследования ГВП), что уцелели некоторые другие единичные пленники из «списка Гайдидея», но документов НКВД, подтверждающих, что они не были расстреляны, у нас нет. Можно предположить, что таких уцелевших пленников из «списка Гайдидея» может оказаться порядка одного-двух десятков, но их имен мы не знаем. С другой стороны, у нас есть веские основания считать, что несколько десятков военнопленных из Старобельского лагеря, расстрелянных в Харькове в 1940 году, не значатся в «списке Гайдидея».

Самое надежное установление личностей жертв основано на эксгумации захоронений, но таких установлений в результате эксгумации 1991 года и 1995–1996 годов на окраине Харькова у села Пятихатки оказалось немного. Из более 3800 расстрелянных узников Старобельского лагеря по артефактам, извлеченным из могильных ям вместе с останками, установлены личности всего 83 захороненных. Даже при эксгумации 1943 года в Катыни (которая была самой полной из тех, что производились в местах захоронений жертв решения Политбюро от 5 марта 1940 г.), где сохранность бумаг, извлеченных вместе с останками, была гораздо лучше, чем в 1991–1996 годах, и то удалось установить личности лишь 2733 человек из 4243, чьи тела были подняты из могильных рвов. 

В результате всех эксгумаций в Харькове — Пятихатках имена 57 человек удалось установить на основании воинских личных жетонов («бессмертников»), даже если состояние захоронений было таково, что нельзя было выделить отдельное тело. Но в 1939 году воинские личные жетоны были не у всех польских военнослужащих. Персоналии еще 26 захороненных на окраине Харькова были установлены по бумажным документам, которые удалось прочитать, — удостоверениям личности, пачкам писем и открыток, адресованных пленному, сберегательной книжке, квитанциям по различным оплатам или о приеме денег в лагере от пленного…

— Откуда мы знаем число расстрелянных в Харькове польских военнопленных?

— Из записки Шелепина Хрущеву, документа 1959 года, в котором тот просит санкционировать уничтожение личных учетных дел расстрелянных, и в преамбуле он, в частности, сообщает Хрущеву, что было расстреляно 3820 польских военнопленных, содержавшихся в Старобельском лагере. 

При эксгумации же нашли примерно на 400 черепов больше… Предполагается, что там хоронили тела не только военнопленных из Старобельского лагеря, но и часть расстрелянных в той же операции арестантов, которые содержались под следствием в тюрьмах Западной Украины. Это еще одна категория польских граждан, которая подлежала расстрелу по решению Политбюро ВКП(б) от 5 марта 1940 года. Согласно упомянутой выше записке Шелепина Хрущеву, всего в той операции было расстреляно 7305 узников тюрем. Из них 3435 человек были узниками тюрем Западной Украины, их личности известны благодаря сохранившемуся в Киеве поименному списку. Часть из них была, по-видимому, расстреляна в Харькове. Этим, возможно, и объясняется избыточное число эксгумированных в Харькове — Пятихатках останков по отношению к числу расстрелянных пленных из Старобельского лагеря.

Место захоронения находится в городской черте Харькова возле села Пятихатки. Так что довольно часто его называют «захоронением в Пятихатках». В официальном протоколе эксгумации ГВП 1991 года оно называется «6-й квартал лесопарковой зоны города Харькова». После того как в 1969 году украинский КГБ сообщил в КГБ СССР в Москве, что местные жители (подростки из Пятихаток) обнаружили в том месте захоронение с человеческими костями, форменные пуговицы с польскими орлами и другие предметы, территория была передана КГБ и огорожена, затем там была проведена операция по попытке уничтожения человеческих останков путем механического бурения в пределах могильных ям и закачивания раствора чешуйчатого технического едкого натрия. В дальнейшем на этой закрытой территории была устроена база отдыха «Лесной парк» для сотрудников КГБ, просуществовавшая вплоть до 1990 года. 

— Вы ведете поиск имен вместе с коллегами из Польши?

— Поскольку основополагающего архивного источника НКВД — старобельских списков-предписаний — ни в России, ни в Украине найти пока не удалось, то возрастает роль польских источников, которые могут служить косвенными свидетельствами и доказательствами. Ключевыми становятся подтверждения того, что человек не вернулся к семье, что связь с ним окончательно оборвалась в 1940-м, что с того момента от него не было никаких известий. Самый большой массив таких подтверждений — это обращения родственников в Польский Красный Крест с заявлениями о розыске пропавших без вести близких, а также свидетельства родственников, собранные Катынским музеем в Варшаве, и их показания, документально зафиксированные в рамках польского расследования катынского преступления варшавским Институтом национальной памяти. Для нас очень ценно сотрудничество с этими учреждениями. 

— Почему изучение того, что случилось с польскими военнопленными, кажется вам актуальным? 

Статистика жертв достоверна, только если они известны поименно. Реабилитация жертв политических репрессий по действующему российскому закону возможна только в индивидуальном порядке. Задачу книги памяти, над составлением которой мы работаем, я вижу в том, чтобы в биограмме каждого расстрелянного польского военнопленного указать источники, дающие основания для проведения реабилитации по действующему российскому закону. 

Убежден, что принципиально важно назвать имена расстрелянных, отвергнуть анонимность жертв советского политического террора, внедряемую государственными ведомствами в общественное сознание. У нас сталкиваются два мировоззрения: согласно одному, главной ценностью является личность человека, государство же обязано служить инструментом обеспечения жизни и свободы личности. Согласно другому мировоззрению, высшей ценностью является государство, перед которым граждане обязаны преклоняться, с восторгом служить в нем винтиками и при необходимости приносить ему себя в жертву. В России вторая концепция ведет к разрушительному для нашей страны представлению, что она может существовать только как империя, подчиняющая себе соседей и подавляющая собственных граждан. На мой взгляд, от исхода столкновения этих двух мировоззрений зависит наше будущее.

Рекомендуемые книги:

Лебедева Н. С. Катынь: преступление против человечества. М., 1994.

Яжборовская И. С., Яблоков А. Ю., Парсаданова В. С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М.: Росспэн, 2001.

Убиты в Катыни. Книга Памяти польских военнопленных — узников Козельского лагеря НКВД СССР, расстрелянных по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года. М.: Изд-во «Звенья», 2015. 

Убиты в Твери, захоронены в Медном. Книга Памяти польских военнопленных — узников Осташковского лагеря НКВД СССР, расстрелянных по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года. М.: Изд-во «Бослен», 2019. В трех томах. 

Петров Н. В. Награждены за расстрел, 1940. М.: Международный фонд «Демократия», 2016.

Свяневич С. С. В тени Катыни / пер. с пол. и примеч. В. Абрамкина; обл. A. Krause. London: Overseas Publications Interchange, 1989.